Дневники 1930-1931 - [157]

Жень-шень.

Река бежит между орехом и <2 нрзб.> через реку дерево, по которому проходит весь в белом с длинным чубуком кореец, или в черном (?) — искатель жень-шеня китаец. Тут молчание, и кузнечиков не слышно, потому что они постоянно поют, и от них тишина сильнее. Речка в камнях, напротив, очень неровно журчит и как бы ждет вас, и если вы что-нибудь <1 нрзб.> подумали, то вдруг быстро схватывает: «Говорите, говорите!» когда речка так вдруг, обратишь внимание, какое же множество кузнечиков поет. Если дальше идти — <2 нрзб.>, жень-шень и тут кукушка — трубку воткнул.

Дрова гори, а уголи гори нету.

Мадама — женщина.

Бабушка — жена.

Корейская фанза — окна и двери вместо стекол заклеены листами бумаги журнала «Красная нива», и все-таки в большие морозы до -30° с ветром в этих фанзах, говорят, очень тепло, потому что люди сидят в них на теплом полу.

Стены мазанки тоже оклеены страницами журналов: лежишь, и всюду на тебя глядят то какой-нибудь когда-то вновь выстроенный броненосец, то Лев Толстой, то носорог, то Чехов…

В комнате для гостей, где мы устроились, есть две двери, одна во двор — против этой двери стоит черная собака, стерегущая фанзу, другая дверь в общую комнату, и на нас из этой комнаты смотрят, не смея перелезть порог, дети. (Утри нос!)

Каждая фанзочка похожа на живот, и как вошел в нее, будто вскрыли живот: так в ней полно содержимым, так тесно живое к живому, кишит каждая фанза детьми разных возрастов.

— Утри нос! — сказал, входя, мой товарищ одному. И, осмотрев комнату для приезжих, сказал: — Нет, не нравится, пойдем в другую.

— Чем же не нравится? — спросил я.

— Циновки грязные и <1 нрзб.>

Перешли в другую, опять дети и опять:

— Утри нос!

Женщина чистит, моет, варит, никогда не расставаясь с привязанным сзади ребенком. Хозяин надел чистое белье, подштанники, рубашку белую (ночную), сидит на корточках и курит из длинной трубки. Время от времени он отстраняет ребятишек и сам смотрит в нашу дверь, если заметит где-нибудь соломинку или перышко, войдет и поднимет.

Тигра — белая девица с обветренным лицом в синих штанах, в серой мужской рубахе и с солдатским подсумком на боку и с молотком на плече переходит с сопки на сопку (всюду появляется: изменить имя).

Откуда манера бесцеремонно, не спрашиваясь, осматривать фанзу и, не спрашиваясь у хозяина, а, заявляясь, только оставаться ночевать. Странно, что при этом корейцы остаются любезными. Не договариваясь, мой товарищ бросает хозяину фазана, и он как будто бы обрадовался, начинает щипать и варить нам суп. Все наши желания предупреждаются и, в конце концов, денег давать нельзя, не возьмут. И когда, в конце концов, вспомнив наши деревенские порядки, скажешь товарищу, что корейцы с нами необыкновенно любезны, он отвечает: «Ну, это только лицо!» Да, эта грубоватая <2 нрзб.> таежная манера и эта готовность услужить тоже манера, «лицо» — необходимое условие совместного бытия «в сопках», и вот так всегда и у всех в процессе жизни внутренней, лично своей, забывается лицо ее, доступное лишь тем, кто их еще не видел. На этом и основан интерес путешествия. А может быть это с человека взято лицо неверно и что у нас лицо, то у них зад, а лицо жизни скрыто в повседневной жизни <2 нрзб.> преодолевается трудом и через много лет является лицо…

Нужно быть мудрецом и поэтом, чтобы, повседневно делая жизнь, не упустить из виду лицо ее. С лица жизни иду в недра ее: это «лицо» по-иному есть и Бог, и религия — это сила, вечно имеющая в виду лицо… молитва не дает погружаться.

Козел стоял на хребте, первая пуля ударила в землю под брюхо, он ответил удару пули сердито: гав! а с места не тронулся, вторая пуля попала чуть-чуть правей, козел осердился и пошел от этого проклятого места прямо на охотника. Третья пуля уложила козла. Из-за камня с бархатным деревом вышел охотник с ножом в руке и принялся…

Психология «крымского» крестьянина^{272}: они уверены, что хлеба скоро не будет и голод вызовет в свет множество бродяг-головорезов, будет сплошь резня.

Эдельвейс и «тигра» с молотком на плече.

Версаль 50.

Мершин Пав. Мих. (Кино) 6–7 веч.

Эдельвейс на горных открытых склонах по россыпям цветет с 25 июля по 25 окт. до заморозков.

Айю Мих. Иван., дочь Оля (Мих.), дер. Крым.

Вечером с моря в бухте Разбойник в устье речки Разбойник кряквы тянули.

Каких только семян не попало в Приморье! — один капитан привез из Америки, другой из Японии, из Крыма женщина привезла (в 907 году) георгины… (не могу жить без цветов) — (параллельно с посевом Бога). Соленый туман (как думают) губит растительность: может ли быть?

Прошение — руку резиновую — ну, и так немножко будут (показал, как шевелятся пальцы).

Дождь чувствуется по теплу и облакам и надолго ли?

А то, бывало, подъезжаешь ночью на пароходе — сколько огней горит в порту, как роскошно это сияние и строения и внизу, и на горах, но уже видел это не раз, и не думаешь об этом, и не видишь, обеспокоенный мыслью, — придет ли по позднему часу ГПУ нас встречать, потому что без ГПУ с парохода на берег не выпустят.

У нас каждая травинка представлена поэтом и даже, «еще в горах белеет снег»