Дневники 1928-1929 - [21]

Подходя к городу, я вспомнил об ужасах вчерашнего дня и так решил: это смерть! Я живу во рву львином, завтра звери, может быть, и меня растерзают. Но я не знаю, как это случится, как это возможно: я верю, я жду явления вечности в момент того, что другим покажется моей гибелью, больше даже: это явление больше от меня самого зависит, от моего мужества. И если все пройдет в тьме и отчаянии, то в такой смерти я буду сам виноват.

Выбор собаки

<На полях> От выбора зависит все: дружба ослепляет, является долг, и так живут с плохой собакой 10 лет.

Научить собаку послушанию, правильному поиску, потяжке на дичь верхним чутьем, осторожной и смелой подводке с мертвой стойкой, подаче из воды убитой дичи и даже анонсу гораздо легче, чем думают. При умелом выборе молодой собаки всем этим совершенствам можно с ручательством взяться научить ее в месяц, с хорошими природными данными собаку можно с уверенностью приготовить в месяц к полевым испытаниям на медаль. И все это давно и отлично известно всем, кто с пониманием занимался натаской собак. Но почему же при такой легкости дела оказывается такое ничтожное число хороших охотничьих собак. В чем же дело, в чем секрет? Я раскрываю секрет, хотя мои слова новичку покажутся лишь парадоксом, я говорю, однако, в полном убеждении, полученном из продолжительного, почти двадцатилетнего опыта занятия с собаками: охота портит собаку.

<На полях> От выбора зависит все: дружба ослепляет, является долг, и так живут с плохой собакой 10 лет.

Возьмите любое руководство по натаске собак, и вы везде найдете предупреждение о вреде натаски молодой собаки в присутствии старой, хотя бы она была самая хорошая. Во всех руководствах говорится при этом, что нет на свете идеальной охотничьей собаки и потому молодая переймет ее недостатки. Я скажу больше и яснее: всякая собака, идеально натасканная, в процессе охоты приобретает недостатки, всякая охотничья собака сравнительно с только что приготовленной к полевым испытаниям есть собака испорченная.

Одно время я увлекался «бешеной» охотой ирландцев на широких кругах и натаскал себе замечательного мастера на больших открытых болотах Пана. Я наслаждался своими победами над охотниками с <1 нрзб.>. Мне случалось собрать всю дупелиную высыпку, пока другой охотник подбирался с медленной своей собакой к невидимо бегущему между кочками турухтану.

Но однажды мне показалось неприятным, что убитый бекас плохо падает, мелькая своим белым брюшком: какая это птица, подумал я, если так мала, что не может даже упасть как следует. И после того мне вдруг приелась болотная охота. Я ударился в лес со всей страстью охотника по осенним черным тетеревам и белым куропаткам и вальдшнепам. Полюбил я безмерно охотничьи странствования по большим, глухим лесам с болотом, вырубками, с черными речками и желтыми цветами по берегам.

Мой ирландец тут никуда не годился. Я стал сокращать его поиск. В два поля неустанной работы по приказанию «тихий ход!» я приучил его бегать рысью на низких ногах, по малым кругам. В лесу так, в болоте и поле по-прежнему, я бы мог в то время, по совести говоря, удивить всех своей собакой. И вот однажды под вечер я возвращался с тетеревиной охоты, время было в августе, цыплята уже <1 нрзб.> в пере. Счастливый удачной охотой, я шел, раздумывая о всевозможном, покуривая, и Пану своему предоставил свободу бежать по дороге: не все же держать его у ноги. Было совсем недалеко от деревни, где я жил. Никакого <1 нрзб.> о дичи у меня не было.

…на полевых испытаниях и не ввязываюсь в это дело только потому, что обладаю азартной натурой: ввяжусь в споры и потеряю друзей для охоты, буду думать о М…, но не о лесе.

Пан шел себе впереди. И вдруг тревожный: квох, квох! Из куста вылетела тетерка, и на ее крик дорогу стал перебегать один из ее цыплят. Что-то сделалось с Паном. Он бросился. Цыпленок полетел. Другой, третий. Пан носился за ними, хотя я сегодня же убил из-под него <1 нрзб.> штук в черном пере и он не шевельнулся. Но я понимаю его. Мне самому часто случается: стреляю бекасов, одного за другим без промаха, и вдруг вместо бекаса вылетает коростель, и я промахиваюсь по этой тряпке. Так и Пана поразили маленькие цыплята после шумных петушков в черном пере. Что-то вдруг случилось, это всегда бывает вдруг… Я и так понимаю это вдруг: до поры до времени можно гнуть стальную пружину, наконец, она ломается: так и ломал я естественный широкий поиск Пана, пока, наконец, пружина не сломалась, не выпрыгнула из-под коленца, и понеслось. Я наказал Пана. На другой день он в лесу побежал за молодым петушком, после опомнился, но, боясь последствий ужасного проступка, скрылся в кустах. Домой я вернулся один, он пришел ночью. И так все пошло: на глазах хорошо, но если я упустил его — кончено! Я возвращаюсь с охоты один. Я с ним бился три поля: пользовался парфорсом, шлеей, колокольчиком от маленького до коровьего бубенца. Ничего не помогало. Измученный, я бросил ирландца и перешел на континентальных. После дрессировки двух-трех ирландцев я с натаскиванием собак, кажется, впервые свет увидел: домашняя дрессировка три дня и в первое поле верная охота в лесу. Три года я охочусь с немецкой легавой в лесу, и все хорошо. Но случилась во мне самом перемена, обратная охоте с ирландцем. За эти годы все летние угодья наполнились коровами, идешь по тетеревам и видишь впереди только коровьи хвосты, а в протоптанном лесу далеко краснеется мухомор. Я вспомнил болота, недоступные человеку, возвратился к их единственно девственной красоте, и мне вернулась моя первая любовь. И что же? Моя Кента мало-помалу втравилась и привыкла искать. Не могу сказать, что ее поиск такой же страстный, как у ирландца, но среднему пойнтеру не уступит, издали только по обрубку хвоста и отличишь от пойнтера. В болотах топких я даже сокращаю ее поиск, а то как-то неловко бывает: лезешь, лезешь к ней, а она косится, косится, только не говорит: «когда же ты, отец, доберешься!» Ко времени осеннего перелета вальдшнепов я, конечно, вернулся к лесу, и вот что случилось с безупречной собакой, имеющей стаж трех полей: я ее не вижу в лесу, она в лесу скачет широким поиском, как на болоте. Во время охоты за драгоценной дичью я переучиваю собаку, ломаю, конечно, выхожу из себя. Случилось, вылетел вальдшнеп и упал после выстрела. Посылаю Кенту за ним, но в момент, когда она хочет его взять, вальдшнеп поднимается и тихой бабочкой летит над травой. Кента бросается, ловит его и приносит. Наученный опытом, я ее не наказываю. Я ищу случая поучить ее лаской. Я нахожу случай, я ее возвращаю к прежнему, осторожному поиску в лесу, но у меня пропадают для охоты золотые недели, из-за которых я кормлю собаку целый год. В процессе этой новой натаски на четвертое поле я открыл неожиданно у нее способность анонсировать. Но я со страхом думаю о предстоящих охотах на болоте, к которым я опять