Дневники 1926-1927 - [208]

Одного вальдшнепа мы видели из-под стойки сидячим.

Завтра Петя едет в Москву за учебниками. Поручить ему купить:

1) Весы для безд. пороха.

2) Термос и стакан для моего термоса.

3) Ленту для машинки черную и узнать, нет ли шрифта для Гоммонда, а также сколько стоит ручная машинка.

<Приписка на полях> Разборы. Весна осенью. Гроза. На своем месте. Срыв стойки.

4 Октября. Яловецкий наговорил мне, что по левую сторону Московского шоссе он нашел 10 вальдшнепов, «правда, говорил он, на громадном расстоянии». Я вышел проверить, но меня встретила гроза, надвигалась громадная туча. И так тепло! Весна этого года все свое лучшее отдала осени, и вот теперь в Октябре мы переживаем весну. Как это часто бывает с людьми в русской тяжелой иногда беспросветно-трудовой и подневольной жизни, сплошь и рядом в крестьянском быту женятся и замуж выходят, не подозревая даже, что бывает на свете любовь и свобода. А если случится мало-мальски вздохнуть, то в 60, даже в 70 лет иногда человек вдруг очнется и начинает жить, как юноша. Вот так и пропущенная весна и в этом году явилась поздней осенью. Мне все-таки не захотелось мокнуть, я вернулся домой, разрядил ружье, повесил и сел за стол. Но через 10 минут туча прошла. Я снял ружье и пошел через овраг к шоссе. В этом районе я никогда не бывал. Открылись огромные пространства мелкого леса, сплошь вальдшнепные места, мне кажется, так на десятки верст. И часа два, три я ходил по ним, не встречая вальдшнепа и не удивляясь этому: при таких-то пространствах сколько же должно быть вальдшнепов, чтобы им часто встречаться! Но вот я попадаю в типичные разборы, где даже остался кучками хворост и вообще беспорядок ужасный: там разобрали молодняк так, что осталась только чистая зеленая отава, там полоска березняка и осинника, не убравшего свою часть, там бурьян из чернобыльника, там чистый облетевший осинник с отличной опушкой молодой травы, покрытой опавшими листьями. Тут, наконец, Кента сделала стойку. Вальдшнеп как бы нехотя поднялся, я выцелил его — выстрела не последовало. В частом осиннике вальдшнеп летел, как бабочка, тихо, лавируя между ветками, я выцелил его и опять — выстрела не было, и я с отчаянием вспомнил, что ружье разрядил при грозе и потом забыл опять зарядить. Терять еще 2–3 часа, чтобы найти другого, не хотелось, ведь можно и совсем не найти и ввернуться пустым. Потому я решил пройти на то свое место, где я впервые определил высыпку и оставил трех вальдшнепов. Вальдшнепы в таких необъятных зарослях, как дупеля на больших болотах: надо знать места и не ходить по всему болоту. И уж если нашел такое пятно высыпки, то и ходи по ним. К сожалению, много охотников за вальдшнепами, и потому места неизвестны, и надо очень дорожить местом, где оставил на примете хотя бы два-три вальдшнепа. Я не ошибся и под той же самой елью, где в прошлый раз я нашел вальдшнепа, Кента и теперь сделала стойку, обошла ее и… я думаю, она просто увидела сидячего, постояла немного и вдруг махнула на него с такой быстротой, что невозможно было крикнуть ей. Я выстрелил навскидку. Когда дым рассеялся, я увидел Кенту, сидящую верхом на вальдшнепе. И это Кента! И эту Кенту пришлось мне наказывать!

Вот пример, когда процесс охоты портит даже самую лучшую, старую опытную собаку. Я помню этим летом раз я выстрелил по бекасу, и мне казалось, промахнулся. Бекас, как ни в чем не бывало, отлетел далеко и спустился в куст. Мы пошли туда. Кента стала перед лохматой кочкой в кусту. Я долго ждал взлета. Потом вдруг она сунула нос в кочку и достала мне живого бекаса. И когда вслед за этим я увидел второго бекаса, она бросилась на ним после выстрела без разрешения. Только сильно наказав, я заставил ее опять не бросаться. Еще было совсем недавно. Вальдшнеп упал. Желая доставить ей удовольствие, я послал ее принести. Она отправляется, но вальдшнеп вдруг поднимается и тихонько летит низко вдоль опушки. Она бросается за ним, ловит в воздухе и подает. Я не мог ее наказать, ведь я же сам велел ей его принести. И вот теперь после того явился соблазн схватить видимого, сидящего в двух шагах вальдшнепа. Но теперь уж я наказал ее по-настоящему. Вскоре она нападает на след, ковыряется, крадется, опять ковыряется, и вдруг сзади нее в частом осиннике взлетает тетерка, очевидно, глупая: она запуталась крыльями в частых ветках, упала, опять взлетела, опять запуталась. Кента обернулась и бросилась, было, но я крикнул «назад», и она стала. Немного отлегло от души. Потом на холмике с одной маленькой березкой и елочкой Кента делает мертвую стойку. Я захожу вперед ее и вижу сначала глаза, а потом и нос, и все: вальдшнеп сидит! Считаю, на охоте нехорошо подозрить птицу^{82} во время стойки: нарушается вся прелестная таинственность стойки по невидимой птице, нарушается равновесие выстрела, уже определенного куда-то в воздух, и обыкновенно делается промах.

Захотеть, можно сразу убить сидячего, но я крикнул: «Лети, дурак!» Вальдшнеп взорвался в пяти шагах и к елочке, которая шагах в десяти, а за елочкой его бы и не видать. Я бы все-таки и в десяти шагах пресек бы его полет перед елочкой, но мне мелькнуло в глазу какое-то движение Кенты, и я чувствовал, из-за этого выстрел чуть-чуть запоздал. Когда рассеялся дым, Кента стояла у елочки (я все-таки ведь грянул: «назад!»), а вальдшнеп далеко мелькал в чащуре.