Дневники 1920-1922 - [88]

11 Сентября. Светло-прозрачные дни. В глухом лесу <1 нрзб.> на лугу множество витютней.

12 Сентября. <Одна строка нрзб.>. Вышел при звездах, чуть белело на востоке, двенадцать часов ходил, потом двенадцать спал и съел на ходу фунта три черного хлеба. Дер. Васюки. Убил зайца. Из кустов, окруженный овцами, вышел настоящий гном: короткий, голова огромная, бородища рыжая, глаза ясные.

— Ты за что, — говорит, — моего зайца убил?

— Как твоего?

— Да я же все лето им любовался, с овцами ходил. — Осмотрел зайца. — Да, мой, он самый, а какой хитрый был! Их тут три таких, два ходили к Ивану, а этот всегда у меня…

Дер. Васюки. Участок Ивана Князева. Каждый день волк по лощине проходит.

Дер. Громово. Озверелый мальчик у Азара Григорьевича часами трясет люльку и приговаривает: «Опять тебя забирает, у! <1 нрзб.>».

Лиха беда начало. Не везет мне на рябчиков, сколько раз ни начинал эту охоту, никогда ничего не выходило. Теперь нашел выводок, пришел к нему за 6 верст, уселся, устроился — пищик испортился. Говорится еще: «Терпение и труд все перетрут», но все-таки при этом должен быть начальный порыв достаточно сильный и в начале благословенная удача. Бывают у цыплят такие три дня, когда, кто ни явись к ним, курица, утка, человек, за всяким они будут идти, а потом дичают, если не удастся им найти такого руководителя. Вот при начальной удаче похоже, будто кто-то пришел, за кем идти хочется, а при неудаче — пусто, идти не за кем.

Речка «немудрая»: перешагнуть можно, извилистая, заросшая кустами ольшаника, по обоим берегам темный лес, у поля на углу леса стояла береза очень высокая — на этой березе сидели витютни огромной стаей, одни слетали попить у реки, другие покормиться на лугу у речки, третьи в поле… Деревня возле называется Ивашково.

14 Сентября. Дупелиная высыпка.

Вот когда понятно стало, что индивидуальность есть только частица кряжа, выступающая на вид, на свет из-под земли, — иначе как же понять теперь свое литературное бессилие…

…Родные выступают в своей обыкновенности, родные — это плазма, заполняющая среду; как только кто-либо потерял связь со своим родом, непременно чувствует пустоту. Я видел этой ночью всех моих близких родных в родном доме, лицо видно было только матери, остальные были в тенях ночи, хотя тут же возле; ночь была пасхальная, мать собиралась к заутрени, а я все ее отговаривал, потому что она нездорова: «И какая твоя, мама, служба, ведь ты бываешь только в заутрени, после заутрени ты любишь разговеться — заутреня теперь кончается, оставайся, не ходи». Я стал копаться в тех заветных местечках нашего дома, откуда, бывало, в детстве няня нам нет-нет да и вытащит какую-нибудь диковинку…. И вот чудо! мне попадается там под руку почти целая шоколадная пасха, кулич, лепешки наши сдобные, пшеничные, как пекла их одна только няня, и много всего такого съедобного пасхального — какая радость! и тут же рядом лежит открытка, посланная рукою моей матери; я читаю эту открытку, в ней мама пишет, что Коля кончил земледельческую школу, а я поступил в техническое училище и год стоит 1881-й. Лида высчитывает (лица ее не видно, только дух ее), сколько же лет эта пасха, пышка и куличи пролежали, оказывается, 20 лет и ничуть, ничуть не испортились. Кто-то приходит к нам в гости, мы угощаем пасхой, куличами, объясняем, что им 20 лет. «И ничуть, ничуть не испортились!» — говорит гостья…

Отвык от чая, турецкого табаку и от жареного, вообще от мяса совершенно. Не могу отвыкнуть от чтения новых книг, и неиспользованная духовная энергия часто выходит ночью кошмарными снами.

Снилось мне сегодня, что в животе у меня 300 пар голубей и я спугнул их на какой-то зеленой долине.

17 Сентября. Вчера была у меня Map. Мих. Энгельгардт, и вот что узнал я:

Умер Блок. Ремизов опасно болен. За 1920 год умерло 42 академика, работавших по гуманитарным наукам.

На Опытной станции в Батищеве получили из Германии молотилку, и в ней оказалась записочка по-русски из Штенина: «Товарищи, я жил в Петрограде, теперь живу в Штенине, пишите мне». Прилагается адрес. Очевидно, советский эмигрант. Как в тюрьме письмо с воли в камеру, — наша Россия тюремная камера.

Говорят приехавшие из Америки, что там никто не верит худому в России и слова худого о России нельзя сказать при рабочих. Одна дама поехала оттуда в Россию, у границы ей сказали, что ее обворуют, рассердилась, но через несколько часов ее всю обворовали. А потом и все другие сюрпризы. Теперь думает утопиться.

Генерал Гурский, судивший Стесселя, поступает к нам в конторщики, говорит, что умрет с буквой ѣ.

Все почти посетители Музея, осмотрев дом, говорят: «И две старые девы жили в таком доме, пользовались таким богатством!» Почти все находятся в трансе демократической злобы и зависти. Выход из этого безнадежного душевного состояния только — сделаться самому богатым или найти в себе какой-нибудь духовный талант. Так мужики выходят на хутора и, богатея, перестают злиться на буржуев. Хорошо, если русские интеллигенты будут добиваться собственного, индивидуального мнения, — собственное мнение и есть выход на хутор, на «собинку».