Дневники, 1862–1910 - [49]
23 февраля. У нас Горбунов, и приехала Анненкова. Больна Саша, жар и кашель; я особенно старательно ухаживаю за ней, и мне за нее страшно. Анненкова говорила, что видела в Москве Леву и Таню; Лева выздоровел, но боится еще выехать. Получили письмо от Полонского и стихотворение «Вечерний звон». Левочка шил вечером сапоги и жаловался, что его знобит. На дворе просто буря, такой страшный ветер. Весь день ухаживала за Сашей, возилась с Ванечкой, дала два часа урока музыки Андрюше и Мише и вышивала одеяло.
Грешные мысли меня мучают. И странно, точно они не касаются меня, моей жизни и даже души, а что-то постороннее, рядом со мной, не могущее – как и во всю мою жизнь – ни коснуться меня, ни испортить меня.
Очень порадовал меня сегодня Миша, играл хорошо; стали разбирать «Серенаду» из «Дон-Жуана» в четыре руки, и он вдруг просиял от звуков этой мелодии.
Но у них с Андрюшей завелись секреты, и меня это страшно беспокоит. Не развратил бы их Borei, кто его знает! Чистота, святая чистота, всегда была мне дороже всего в мире.
25 февраля. Все уехали на Козловку провожать Анненкову, то есть Левочка, Маша, Петя Раевский и Горбунов. Маша повеселела с Петей: ее радует, что он к ней неравнодушен, и молодая жизнь заиграла, чему я очень рада.
Вчера было письмо от Левы, довольно мрачное, о его нездоровье, и от Тани – более утешительное. Они боятся еще ехать. Вчера ночью, часа в четыре, меня разбудил лающий кашель Ванечки. Мы с Машей вскочили, дали ему горячей сельтерской воды выпить и вскипятили воду со скипидаром, налили в полоскательницу, накрылись с ним простынкой и дали ему дышать этими парами. Удушье скоро прекратилось, но сделался жар, 40°, и кашель. Я думала, пойдет надолго, но ровно через сутки, то есть уже к сегодняшнему дню, всё прошло и он уже пел в зале «Гусельки». Саше тоже гораздо лучше, и она встала.
Учила детей Закону Божию и долго толковала Мише понятие о Боге. Его уже спутали отрицаниями разными, особенно церкви, но я старалась объяснить ему истинное значение церкви, как я понимаю, как собрания верующих, как хранилища святыни, веры и созерцания Бога, а не как обрядность.
Левочка спокоен, здоров и весел. У нас простые, дружеские отношения, но не глубокие, а поверхностные. Все-таки лучше, чем были в начале зимы. Всё ветер гудит. На деревне умерла девочка у Ольги Ершовой, лет семи, очень миленькая и слишком любимая матерью. Мне ее страшно жаль. Левочка и Анненкова ходили туда, а я не могла.
28 февраля. Эти дни прошли незаметно. Ванечка хворал, работала, учила, читала и болела. Сегодня лучше; Ванечка всё сильно кашляет. Вчера вечером приехали Таня, Лева и Соня Мамонова. Лева похудел, но не имеет больного вида. Он мнителен, и действительно у него слабый организм. Таня очень оживлена и как будто похорошела.
Приехали все три брата Раевские, с Козловки. Все дети ездили встречать. Дорога портится, стоят ясные дни с южным ветром и около 2° тепла. Левочка ездил в Тулу, отвозил Ивана Ивановича Горбунова на железную дорогу, был у Раевских. Он в оживленном расположении духа, но что-то есть весеннее, эгоистическое и материальное в его жизнерадостности. Давно не было у него такого здорового и бодрого вида. Не знаю, над чем он работает; он не любит говорить. Из Москвы известие, что арестован весь XIII том. Не знаю, чем это кончится, и ничего не решила.
Вечером Левочка читал рассказ Нефедова «Евлампеева дочь», вслух. Плохо и невесело. Иду спать. Что-то грустно и вяло.
2 марта. Вчера провели день праздно и празднично. Все дети ходили с Раевскими в Ровские казармы[81] пить чай. Брали всё с собой. После обеда играли в игры, и Ванечка был удивительно мил и серьезно вникал и исполнил все игры. Между этими большими, крупными людьми – особенно Раевскими – эта маленькая, беленькая и умная крошка очень трогательна.
Сегодня приехали Сережа, Илья и Цуриков, сослуживец Сережи и их сосед. Илья всякий раз просит на что-нибудь денег, и это очень неприятно. У него легкомысленное отношение к деньгам, а жизнь устроил слишком широко.
Левочка грустен; я спросила почему, он говорит: «Не идет писание». О чем? – О непротивлении… Еще бы шло! Этот вопрос всем, и ему самому, оскомину набил, и перевернут, и обсужден уже со всех сторон. Ему хочется художественной работы, и приступить трудно. Там резонерство уже не годится. Как попрет из него поток правдивого, художественного творчества – он его уже не остановит, а там вдруг непротивление окажется неудобным, а остановить поток невозможно; вот и страшно его пустить, а душа тоскует.
Лева огорчился сегодня, что и Сережа, и я ему сказали, что он плох. Я хотела его приласкать, потому что мне его жаль, а вышло, что обидела.
Кончила сегодня читать Бурже «Физиологию современной любви», по-французски, конечно. Очень умно, но надоело, всё вокруг одного вертится, и быт мне чуждый.
3 марта. Последний день Масленицы. Андрюша ездил на Козловку верхом, Миша с Машей еще в санках, к больным в Ясенки и в Телятинки, где лежит уже несколько месяцев мужик со страшной раной. Это хорошо, что Маша им занялась и утешает его; это доброе, настоящее дело. Лева немножко веселей, но его больной вид мучает меня. Соня Мамонова пела, Сережа и Лева играли; потом болтовня с Цуриковым, и я всегда раскаиваюсь, что много говорю. Шила весь день, благо другого при этой суете ничего делать нельзя. Радовалась на собравшихся всех девятерых детей вокруг стола за обедом.
В этом издании раскрывается личная жизнь Софьи Андреевны и Льва Толстого. Как эта яркая незаурядная женщина справлялась с ролью жены великого мужа? С какими соблазнами и стремлениями ей приходилось бороться? Так прекрасна ли жизнь с гением? В дневниках читатель найдет ответы на все эти вопросы.
Семейные традиции в Ясной Поляне охраняла Софья Андреевна Толстая. Ее «Кулинарная книга» тому подтверждение. Названия блюд звучат так: яблочный квас Марии Николаевны – младшей сестры Л. Н. Толстого; лимонный квас Маруси Маклаковой – близкой знакомой семьи Толстых; пастила яблочная Марии Петровны Фет и, конечно, Анковский пирог – семейного доктора Берсов Николая Богдановича Анке. Толстая собрала рецепты 162 блюд, которыми питалась вся большая семья. Записывали кулинарные рецепты два человека – сама Софья Андреевна и ее младший брат Степан Андреевич Берс.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.