Дневник. Том 1 - [41]
Ездила 28-го в город, чтобы повидать Н. А. Морозова, думала, что он как-нибудь может помочь Е. И. Ему 76 лет. Он свеж и бодр, и глаза так же сияют добротой и теплом, как и 20 лет тому назад. Вот живая реклама царских тюрем! Н.А. сказал мне, что его попросили в ГПУ раз и навсегда ни за кого не хлопотать, «а то идите на наше место». И он ничего не понимает. Ксении не было, она в Кисловодске. Когда я ее вижу, то всегда вспоминаю институт, Maman Mme Бюнтинг и ее слова к Ксении: «Vous devez marcher comme une grande-duchesse»[306], – ее обучали выходить и делать реверанс перед концертом. Она была блестяще одаренной девочкой, не талантливой, а страшно способной. Всю институтскую жизнь она шла первой. На курсах мы очень сошлись с ней и Лилей Сперанской, ее подругой. Потом, вероятно это было в 1905 году, я пошла на лекцию Морозова об откровении в грозе и буре[307]. Хотелось посмотреть на этого человека, только что вышедшего из тюрьмы; встречаю Ксению Бориславскую: «Это мой муж», – я верить не хотела. Между ними было лет 30 разницы. Потом, году в 7-м или 8-м, я училась в Париже. Они туда приехали. Мы с Ксенией водили Н.А. по магазинам и одевали его. Он кротко покорялся, но без малейшего интереса. Помню, что свидание со всеми эмигрантами произвело на него очень тягостное впечатление. Все ссорились, жаловались, никакого единения не было. В первые дни революции, в феврале или начале марта, я зашла к Морозовым, и мы зачем-то пошли длинными переходами в институт Лесгафта[308], который был своего рода революционным штабом. Проходя мимо одной комнаты, Ксения заглянула туда и увидала приведенных арестованных городовых. «Не смотри на них, Ксана, как их жалко, они, верно, плачут», – сказал Н.А.
9 ноября. Перед праздниками, 7 и 8-го, пустили в продажу посуду, для людей первой категории, конечно. В городе бабы становились в очереди с ночи и в один день все расхватали. У нас в Детском всякий покупатель кастрюли, чугунка и т. п. обязан был купить ночной горшок, и все детскоселы ходили по городу, по другим очередям, вооруженные ночными горшками. Сахарный песок выпущен в продажу по 2 р. 50 <коп.> за кило, а по карточкам не выдали даже к праздникам. Жить становится все трудней, т. к. за всем прочим пропали и деньги. Мы бы могли сейчас жить неплохо, если бы Юрию выплачивали то, что он зарабатывает. Дети все время хотят есть. Это мучительно. На рынке есть все, даже гигантские груши по 1½ рубля штука. Кто их покупает? На днях вечером заходила к Толстым. Погружены в ремонт дома, мебели. Рассказ Н. В. о Фефе. Это уже просто глупо и недальновидно.
24 ноября. В «Литературной газете» 10 ноября была статья Толстого, смысл которой сводился к словам: «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой». «Я вам – утро человечества, социалистическое строительство!.. – нельзя ли на чаек с вашей милости, домик в пожизненное владение»[309]. Некрасиво как-то очень. Может быть, он вдруг уверовал, все может быть, но вера эта – ей грош цена. В прошлом году Мите была взята гувернантка, архирелигиозная, поклонница отца Александра, и был вначале полный восторг. У ней и Алена занималась с Митей до Нового года. А теперь Митя октябренок, а Никита пионер. А за границей Фефа был бойскаутом[310]. Тут не смена вех, а отсутствие каких бы то ни было вех. Замена убеждений чутьем, где выгодней и безопаснее. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Так и А. Н. Но я больше у них бывать не смогу. Они затратили сейчас на дом, я думаю, тысяч 10 – 15, А.Н. говорил: «У нас будет две ванны, – одна будет замечательная, как у куртизанки, повесим похабные картинки…» Утро человечества. И ведь все равно никто не поверит. А вчера было собрание интеллигенции: профессора, Петров, Толстой говорил речь о вредительстве, еще не было в газетах подробностей[311]. Табесгои[312]. Всё это люди, зарабатывающие тысячи, – откуда и преданность. Может быть, я ошибаюсь, но я верю в одно, что не может и никогда этого не было в истории человечества, чтобы религия, основанная на ненависти, на порабощении целой нации, на внедрении в нее враждебных ее существу идей, могла существовать.
А пока что мои дети голодают, и я в самом буквальном смысле рву на себе волосы. Алена вчера не могла заснуть до 12 часов. «Вероятно, мамочка, оттого, что я голодна». А дать нечего. Что делать, что придумать? Продавать мебель – кому? Юрий ездил в Москву и заезжал в Клин, в дом Чайковского[313]. «Мне казалось, – говорит он, – что я попал на какой-то остров, в другой мир». Какие мы несчастные, что живем в такое время и в такой стране. Голодать, когда Юрий зарабатывает в эти месяцы не меньше чем по тысяче рублей, а выдали ему за ноябрь в Драмсоюзе 165 рублей.
