Дневник. Том 1 - [25]
(А. М. Кожебаткин) заключило со мной договор на издание «Зеленой птицы»[182] Гоцци в моем стихотворном переводе и с моими иллюстрациями. Юрий с Васей и новой няней поехали вперед, а я заезжала в Москву для переговоров с Кожебаткиным (издателем «Альционы»). А в Петрограде в это время, летом 18-го года, свирепствовала холера, и кажется, тогда умер от холеры молодой поэт Коковцев, родственник Лермонтовых, которого я у них встречала.
Я очень увлекалась этой работой, делала рисунки в стиле XVIII века, в то же время пользуясь теми набросками и композициями, которые делала еще в 12-м году после поездки в Рим. Там я познакомилась с Гоцци, и тогда же, в 12-м году, Петтинато прислал мне Fiabe[183] Гоцци.
Со станции ехала на телеге с богобоязненным стариком, который, помню, все повторял: «Лукавые времена настают, ох, лукавые!»
Настроение у крестьян совсем переменилось. Ходили они, понуря голову. Переменилось и их отношение к нам. Приносили яйца, сострадали. Заносчивости и агрессивности 17-го года и в помине не было, чувствовалось большое разочарование, комиссары имения были не то что старая барыня. Бывало, попадет скотина в хлев, придет за ней ее хозяин, барыня пожурит, постыдит, наговорит жалких слов, он постоит перед ней, почесывая затылок, повинится и получает безвозмездно скотину обратно. А теперь рубли плати!
Мы все же занимали весь дом по-старому; комиссар, крестьянин, присланный из Вязьмы, жил не то на кухне, не то в девичьей, не помню. Лошадьми мы пользоваться не могли, кажется, оставлена была в наше пользование одна корова. Когда стали поспевать яблоки, мы их покупали. Постепенно комиссары (их сменилось несколько человек за лето, – все они проворовывались) вымогали у матери все, что могли и на что, собственно говоря, не имели права, отобрали, например, Сашино английское верховое седло. Хлеб стали печь с мякиной, с «кыльками», говорили рабочие, так что легко было занозить рот при еде.
В середине августа из Вязьмы пришла бумага-извещение, которая гласила, что дочь землевладелицы Яковлевой должна немедленно выехать с семьей из имения Ларино. Требовалась расписка. Я на этой же бумаге расписалась: «Прочла с удовольствием. Л. Шапорина, рожд. Яковлева». Мама и Юрий смотрели мне через плечо. «Что ты делаешь, – возопил Юрий, – тебя расстреляют». – «Нет, они ничего не поймут и не обратят внимания на мой плагиат – ну, а если поймут…»
К маме несколько раз приезжала из Вязьмы очень милая и доброжелательная барышня из вяземского отдела земледелия, – она рассказала, что у них поняли мою остроту и много смеялись. Дело в том, что так, по слухам, имел обыкновение подписываться на бумагах государь Николай II.
Надо было уезжать из родного, милого Ларина. Лошадей и экипажа нам не дали. Мы сговорились с Ваней Французовым, мужем моей подруги детства и кумом Вали. Их хутор Тимошино был верстах в двух от нас, за Дымкой; лугами еще ближе.
Накануне отъезда Валя пришла к нам, ей был дан окорок, который она обернула, положила за пазуху, запахнув поддевкой, как ребенка, и унесла к себе лугами. Приходилось красть у самих себя. Отслужили панихиду на могиле отца. Приехал Ваня с двумя подводами. Мы уселись на сено и поехали. Под этим сеном был спрятан окорок. Вася, ему было 3 года, был в восторге: Ваня дал ему концы веревочных вожжей – он правил.
Встретили по дороге знакомого мужика. Он остановился и долго качал укоризненно головой: «Не могли своих лошадей-то дать, до станции доехать!»
Перед моим отъездом я разобрала все книги и уложила все то, что моя мать могла увезти с собой в случае выселения. Мы решили оставить в Ларине лишь такие книги, как Добролюбова, Чернышевского, Решетникова.
Крестьяне настаивали на том, чтобы «старую барыню» оставить в Ларине, но высшие власти на это не пошли, и через месяц после нас мама получила распоряжение выехать. Ей дали лошадей только доехать до Погорелова, которое находилось в трех верстах от Ларина за Днепром, в Дорогобужском уезде, причем дали, конечно, не коляску, а шарабан и телегу для вещей. Мать остановилась у садовника Михаила Ивановича, который и помог ей доехать до Дорогобужа. Здесь мама нашла комнату у родственников крюковского сыровара Гфеллера.
Мы вернулись в Петербург. Надо было строить жизнь заново. Гусевский дом был отобран. Ларина не существовало. Твердая земля ушла из-под ног. Надо было зарабатывать средства к существованию, надо было что-то придумать. Весной 18-го года Юрий кончил консерваторию. Рояль, высшая награда, был присужден Бику, уехавшему впоследствии за границу и, кажется, бросившему музыку. Знакомый устроил Юрия на службу в водный транспорт, где он и проработал несколько месяцев.
По приезде мы как-то зашли в «Привал комедиантов»[184] к Борису Пронину. Восторженно-радостная встреча. Борис был всегда восторженно настроен; по винтовой лестнице поднялись в маленькую, уютную комнату, где уже находились Шилейко и Виктор Шкловский. Шкловский был в военной форме, помнится, в солдатской куртке, с Георгиевским крестом на груди. Он ходил взад и вперед по комнате, скрестив по-наполеоновски руки. Шилейко его поддразнивал. Говорили о ген. Корнилове, тогда началось его наступление на Петроград. «Мы выйдем его встречать с цветами», – говорил Шилейко. «Вы, конечно, – обращаясь ко мне, отвечал Шкловский, – как все женщины, готовы целовать копыта у коня победителя». Маленький Шкловский хорохорился. Он рассказывал, что крест получил от Корнилова, но будет бороться против него до последней капли крови. «За здоровье его Величества», – поднял бокал Шилейко и чокнулся со мной.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Писательница Александра Ивановна Соколова (1833 – 1914), мать известного журналиста Власа Дорошевича, много повидала на своем веку – от великосветских салонов до московских трущоб. В своих живо и занимательно написанных мемуарных очерках она повествует о различных эпизодах своей жизни: учебе в Смольном институте, встречах с Николаем I, М. Н. Катковым, А. Ф. Писемским, Л. А. Меем, П. И. Чайковским, Н. Г. Рубинштейном и др., сотрудничестве в московских газетах («Московские ведомости», «Русские ведомости», «Московский листок»), о московском быте и уголовных историях второй половины XIX века.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.