Дневник сломанной куклы - [7]

- Не надо, зачем? Я - сама... я сейчас... - бормотала я все еще сквозь сон и стала подниматься. Но он прижал меня к кровати, засмеялся и сказал, что самой - не положено. Он стаскивал с меня свитер, приговаривая: "Ну, киска, киска... какие у нас грудки..." Что-то он говорил еще, я вырывалась, но руки у него, даже у пьяного, были как из железа.

Тогда я закричала и стала царапаться, но ему это, кажется, понравилось, и он засмеялся своим мерзким квохчущим смехом.

Я кричала, что его посадят в тюрьму, плакала, опять кричала. Было очень больно. И страшно - казалось, он меня убивает. Он даже рычал, а сам пытался зажать мне ладонью рот, так что я чуть не задохнулась.

Лаял Филя. Через несколько минут, отпустив меня, дядя Гриша поднялся, весь потный, вышел и закрыл Филю в ванной. Пока он ходил, я вскочила, чтобы запереться на крючок. Но не успела. Дядя Гриша вернулся, сел со мной рядом и сказал, что если я хоть слово скажу кому-нибудь, что случилось, моя мама умрет.

- Она и так - еле жива, старушка, - добавил он, опять наваливаясь на меня.

И я поверила - если мама узнает об... этом, она умрет, точно.

Кошмар продолжался всю ночь. Я уже и кричать не могла. Только плакала и просила дядю Гришу отпустить меня. Ради Бога! Я никогда никому не пожалуюсь, никогда, клянусь мамой, я умоляю...

...Он квохтал, будто курица, которая снесла яйцо.

А потом внезапно выпустил меня, отвалился и захрапел, разинув рот. Я лежала ни жива ни мертва. За окном уже начало светать. Он все храпел, и я сползла с кровати на пол и, пошатываясь, на цыпочках пошла к двери. В нашей с Вовкой комнате была задвижка, можно еще загородить дверь шкафом...

В коридоре я упала, Филя громко залаял в ванной.

Дядя Гриша настиг меня, схватил и, сопя, понес в комнату мамы. И все началось опять.

По-моему, я была без сознания, когда он утром ушел. Во всяком случае, я этого не заметила. Помню, как потом встала, как, голая, брела, держась за стенку, в ванную, откуда, радостно визжа, вырвался Филимон. Помню, как долго мылась холодной водой.

А потом быстро оделась и взяла Филю на поводок. Надо было бежать отсюда. Как можно скорей! Сию секунду! Куда - решу потом, к бабушке, к соседям, просто - на улицу. Только скорее!

Не тут-то было. Он запер меня снаружи на ключ! Он может вернуться в любой момент, и тогда... Он - маньяк, садист, это ясно. Захочет - убьет. Хотя смерти я теперь не боялась, гораздо больше я боялась того, что он делал со мной ночью. Я трясла дверь и ревела. Дверь была железной, дядя Гриша сам поставил ее прошлым летом и очень этим гордился, мол, на свои ставил - и материал купил, и работа - его. "А так бы с тебя, знаешь, сколько содрали?"

Я вернулась на кухню и достала из буфета нож, которым режут хлеб. Он был большой и довольно острый. До сих пор не могу простить себе, что не вспомнила об этом ноже раньше, когда скотина захрапела ночью... Только полоснуть ему пониже кадыка... Всего один раз. Сколько раз потом я представляла себе это! Видела. Чувствовала, как нож с хрустом входит в ненавистное горло!

А тогда, стоя в кухне, я поняла: нет... нож меня не спасет. Маньяки обладают нечеловеческой силой, он вырвет у меня этот нож в одну секунду...

Выход был только один - окно. С третьего этажа можно как-нибудь спуститься. Например, слезть по водосточной трубе - она рядом с нашей лоджией. А можно перебраться на соседскую лоджию, у них не застеклено.

Я вышла на лоджию. На улице падал снег. Я стала открывать окно, это было трудно - осенью мы с мамой его заклеили, чтобы в комнату не дуло. И тут я услышала, что дверь на лестницу открывается. Он вернулся!

Я громко крикнула, что, если он ко мне подойдет, я выброшусь в окно. Он пошел.

Что было дальше - не знаю. Это называется амнезия. Прыгнув с третьего этажа, сразу потеряла сознание. И как летела, тоже не помню. Помню только, что, когда влезла на узкий подоконник, у меня за спиной тоненько завыл Филимон.

Итог: сейчас, по прошествии пяти лет, я, длинноногая, белокурая красавица, сижу у себя дома в кресле, а то и в инвалидной коляске, потому что у меня поврежден позвоночник и ходить я могу только с костылями или ковылять, хватаясь за стенку и подручные предметы. Красота и длина ног значения, как всякому ясно, совершенно при этом не имеют.

Евгений Васильевич, хирург, сказал, что, если очень повезет, после операции я буду ходить с палочкой.

Дядя Гриша сбежал. Потому что трус, как все подлецы. О том, что он со мной сделал, не знает никто на свете. Но все же он смылся. На всякий случай. Хорошо бы - в Ад.

Когда я стала приходить в себя, со мной о том, что случилось, не разговаривали и ни о чем не спрашивали. Много позже я узнала версию, которую преподнес докторам и соседям дядя Гриша, и ему безоговорочно поверили.

Дело, оказывается, было так: после того, как он, выполняя долг гуманиста, проводил маму в больницу, со мной сделалась истерика. Я кричала на него, бросалась с кулаками, как бешеная кошка, и даже плевалась. Короче, была в невменяемом состоянии. Он пытался меня утихомирить и лаской, и строгостью, но я не слушала, всю ночь орала и билась - припадок, ясно и ежу. Это подтвердили и наши соседи по лестничной площадке. Утром, когда я наконец заснула, дядя Гриша вышел купить продукты и лекарства для меня и мамы. А когда через каких-то сорок минут возвращался назад, услышал, как в комнате открывается окно, а потом мой крик - я, мол, сейчас выброшусь. Он кинулся ко мне успокоить, вбежал в комнату, смотрит: окно лоджии настежь, а меня нет. Выглянул - я лежу внизу, на тротуаре.