Дневник - [17]

Когда все было окончено, придворные расселись по лодкам, и один за другим отчалили, услаждая себя музыкой. В восточной части дворца, перед открытой дверью, глядящей на север, сидел Таданобу, держась за перила лестницы, спускавшейся к воде. Когда Митинага подошел ненадолго к государыне, Таданобу завел разговор с госпожой Сайсе, стараясь, однако, чтобы его поведение не показалось государыне слишком вызывающим. Все вокруг было так интересно.

Вышла луна, подернутая дымкой. Сыновья Митинага распевали песни в нынешнем вкусе. Они разместились в одной лодке, и их голоса звучали молодо и прекрасно. Главный казначей Фудзивара Масамицу сидел там же с самым серьезным видом, но отвернувшись от них – молча и тихо, чем производил престранное впечатленне. Женщины, находившиеся за бамбуковыми шторами, тихонько посмеивались над ним.

– И в лодке он чувствует груз прожитых лет, сказала я. Таданобу, видно, услышал меня. Он продекламировал: «Сюй Фу и Вэнь Чан мололи чепуху». И голос его, и облик были привлекательны и современны. Когда запели «Ряска на озере», вступила флейта, и от этих звуков даже несущий их утренний ветерок ощущался как-то совсем по-особому. Для каждой малости есть свое место и время.

* * *

Когда Митинага увидел «Повесть о Гэндзи» у государыни, он разразился своими обычными шутками, а затем написал стихотворение на листе бумаги, придавленном несколькими сливами, и передал его мне:

Знают все –

Кисловата слива,

Но кто зрелость этих плодов увидит,

Мимо просто так не пройдет,

Рукою коснется.

«От вас я этого не ожидала», – отвечала я:

Не тронут плод

Никем.

Так кто же

Смеет молвить:

«Кисловата слива»?

* * *

Как-то ночью, когда я спала у себя в комнате, дверями выходящей в коридор, я услышала стук в дверь. От страха я лишилась дара речи и прободрствовала до рассвета, когда пришло послание:

Всю ночь напролет

Громче болотного пастушка

Я плакал и плакал –

Стучался напрасно

В дверь твою.

Я отвечала:

Только раз услышала я

Голос болотного пастушка.

Открыла б если дверь –

И что ж? Как горько

Было б мне тогда.

* * *

Первые три дня этого года все знатные придворные дамы сопровождали двух юных принцев для участия в обряде дарения рисовых лепешек. Начальник левой стражи Фудзивара Еримити держал мальчиков на руках, а Митинага преподнес лепешки государю. Повернувшись лицом к восточным дверям комнаты Футама, государь возложил лепешки на головы принцев. Шествие к месту действия и обратно представляло собой прекрасное зрелище. Государыня там не присутствовала.

В первый день Нового года госпожа Сайсе, прислуживавшая за столом, была одета с присущим ей вкусом и выглядела очень привлекательно. Ей помогали Такуми и Хего. С их забранными наверх волосами они смотрелись совсем неплохо, но куда им было до Сайсе! Тут уж ничего не поделаешь. Фуя-но Хакасэ подавала вино. Держалась она назойливо и вызывающе. Раздавали притирания, как это и было заведено.

* * *

Пир в честь государыни во второй день Нового года отменили, но для гостей, которые всетаки пришли, открыли, как обычно, восточную галерею. Сановники разместились в два ряда и сидели друг против друга. Там были: воспитатель наследника дайнагон Митицуна, Правый главнокомандующий Санэсукэ, управитель делами дворца государыни Таданобу, дайнагон Кинто, гонтюнагон Такаиэ, тюнагон Юкинари, начальник Левой стражи Еримити, советник Арикуни, главный казначей Масамицу, начальник Левой охраны Санэнари и советник Минамото-но Ерисада. Тюнагон Минамото-но Тосиката, начальник Правой стражи Ясухира, Правый и Левый советники Цунэфуса и Канэтака (оба в чине тюдзе) сидели на веранде в начале вереницы высших сановников.

Митинага вынес старшего принца и велел ему поприветствовать собравшихся как то следовало. Выглядело это весьма трогательно. Затем Митинага сказал супруге: «Принести, что ли, меньшого принца?» Но тут мальчик выказал сильную ревность и заплакал. Это было так умилительно. Митинага пришлось его успокаивать. Правый главнокомандующий Санэсукэ и некоторые другие нашли происшествие весьма забавным.

Затем все отправились выразить свое почтение государю, который вышел для приема в Залу Сановников. Играла музыка, Митинага напился, как обычно. Я подумала, что добром это не кончится, и хотела было спрятаться, но он меня заметил. Митинага раздраженно воскликнул: «Я лригласил твоего отца на представление, а он ушел так скоро. Почему?» Затем он стал меня понукать: «Ты должна загладить его вину и сочинить стихотворение. Вместо отца. Сегодня первый день Крысы. Ну скорей же, скорей!»

Но уступить ему было бы совсем уж неправильно. В сущности, Митинага не был так уж пьян; кровь прилила к его щекам и в пламени светильников он выглядел весьма привлекательно. «Мне было очень горько видеть, что у государыни нет детей так долго. А теперь – куда ни посмотришь – всюду суета. Очень приятно», – сказал он и отошел поглядеть на почивавших принцев. «Если б не было сосенок в полях…», – бормотал он. Это старое стихотворение подходило к случаю много лучше любого нового, чем Митинага и покорил меня.

XL. 3-й день 1-й луны

Вечером следующего дня небо как-то вдруг затуманилось, но кроме полоски над крышей галереи напротив я ничего не видела, поскольку карнизы были расположены слишком близко друг к другу. Кормилице Накацукаса случилось быть возле меня, и мы обе восхищались находчивостью Митинага, которую он проявил вчера вечером. Душа у нее такая понимающая и тонкая!