Дневник секретаря Льва Толстого - [12]

Шмельков – помощник машиниста на железной дороге. Он сочувствует взглядам Толстого. Свою службу считает бесполезной и потому хочет бросить ее и заняться земледелием, хотя ни земли, ни денег не имеет. У него жена и трое детей.

Л.Н. советовал ему жить, занимаясь прежним трудом, причем заметил, что служба на железной дороге – еще одна из более приемлемых для христианина.

– Он счастливый человек! – сказал Л.Н. Булыгину про Шмелькова, который говорил, что жена его вполне солидарна с ним по взглядам.

Зашел вопрос о воспитании детей и о том, нужно ли им так называемое «образование».

– Не нужно им никакого образования, – сказал Толстой. – Ведь это не парадокс, как про меня говорят, а мое истинное убеждение, что чем ученее человек, тем он глупее… Я читал статью N, тоже ученого, так ведь это прямо дурак, прямо глупый человек. И что ни ученый, то дурак. Для меня слова «ученый» и «глупый» сделались синонимами. Да что N! И этот такой же, как его, знаменитый?

– Мечников?

– Да, да!.. Меня Долгоруков приглашал на заседание «Общества мира», где будут присутствовать французские гости, Детурнель и другие…[7] Так он является противником антимилитаризма. Он говорит, что наука так усовершенствует военные приспособления, выдумает такие электрические торпеды, которые уж будут непременно попадать в цель, что воевать будет невозможно, и война тогда прекратится. Я хотел ему сказать на это: так, значит, чтобы не обжираться, нужно принимать рвотное, а чтобы предохранить людей от греха блуда, так надо сочетать их с женщинами, больными венерическими болезнями?!

Добавляю, что всё это Л.Н. говорил спокойным, немного усталым, но очень убежденным голосом, только не озлобленным. Потом он говорил о своих работах, брал у меня и показывал гостям одну из привезенных мною книжек его мыслей, заставил Булыгина прочитать несколько мыслей из нее и затем просил меня взять в канцелярии и прочесть вслух (нам троим) полученное им сегодня от его знакомого Н.Е.Фельтена письмо о тяжелом состоянии находящегося в тюрьме петербургского литератора Хирьякова. Про это письмо я слышал еще раньше, сразу по приезде, от Ольги Константиновны. Она говорила, что письмо ужасно взволновало Л.Н., что Софья Андреевна недовольна Фельтеном, переславшим хирьяковское письмо Толстому, сердится и даже бранится.

Войдя за письмом в зал, я увидел Софью Андреевну, сидящую на полу и занятую какой-то игрой со своими внучатами, Танечкой Сухотиной и Илюшком Толстым. Поздоровавшись, она стала жаловаться на неосторожность Фельтена, причем мне показалось, что глаза ее были заплаканы.

– Можно было просить Льва Николаевича написать Хирьякову, – говорила Софья Андреевна, – чтобы облегчить его положение, Фельтен и делает это, но он хотел какого-то красноречия пустить, и Лев Николаевич ходит с самого утра сам не свой!..

Когда я вернулся вниз, Л.Н. предложил мне пойти с ним наверх и показать свою работу. Он дал мне для распределения мыслей еще две книжки – «Любовь» и «Грехи, соблазны, суеверия», а также два письма для ответа.

Я простился с ним. Но он еще задержал меня и выразил удивление, как Шмельков (который ему, как и мне, очень понравился) мог проникнуться такими возвышенными стремлениями, живя среди людей и обстановки, которые совершенно этому не благоприятствовали (как рассказывал сам Шмельков), и как, напротив, другие люди совершенно не могут понять, что в них живет высшее духовное начало.

– Невольно вспоминается индийская поговорка о ложке, которая не знает вкуса той пищи, которая в ней находится, – добавил Л.Н.

9 февраля

Придя (пешком, по случаю прекрасной погоды) в Ясную, узнал, что вчера Л.Н. был не совсем здоров, слаб, но сегодня чувствует себя лучше. Он просмотрел написанные мною и переданные ему в прошлый раз письма, одобрил и отправил их по назначению. Взял сегодняшнюю работу и дал для просмотра две новых книжки мыслей – «Грех угождения телу» и «Грех тунеядства», а также еще одно письмо для ответа – от революционера, опровергающего его взгляды, но сомневающегося и в своих. При мне просил дочь ответить на письмо директрисы какого-то учебного заведения, где устраивается спектакль и ставится «Власть тьмы». Эта директриса спрашивает Толстого, как произносить: «таё» или «тае».

– Так напиши, что, по-моему, «тае», – говорил Л.Н. улыбаясь.

На днях в трех русских газетах появилась статья Толстого «Последний этап моей жизни». Когда-то, с год тому назад, она была напечатана в «Русском слове» под названием «Ход моего духовного развития». Ее перевели на французский язык, а теперь с французского опять на русский и, конечно, всячески исказили, чем Л.Н. был очень недоволен. Ему не нравилось и заглавие, приделанное произвольно к статье.

– Меня по этапам не водили, – шутил он.

Главное, он удивлялся, как попала эта статья (или письмо – он и сам не помнил) в руки газетных корреспондентов. Об этом Л.Н. послал запрос Черткову.

Просил меня остаться обедать и до обеда просмотреть первые четыре книжки мыслей, уже распределенных мною, просмотренных им, – просмотреть еще раз для того, чтобы ознакомиться с теми требованиями, какие предъявлял к тексту Л.Н., и потом делать в следующих выпусках соответствующие изменения самому.