Дневник самоходчика - [33]

А насчет количества произведенных Петровым выстрелов я ошибся: к нам по лощине подобрался грузовик из взвода боепитания, и мы прямо на поле пополнили свой огнеприпас.

Сверху, из-под хутора, по песчаному проселку, мимо чадящих черной копотью сожженных танков уже гнали усталые и злые пехотинцы пленных — запыленных, растерянных и бледных. Из люка КВ, подбитого снарядом все на той же дороге в самом начале атаки, высунулся до пояса капитан, должно быть командир роты. Лицо его при виде фашистских солдат побелело и страшно исказилось. Потрясая пистолетом, он с гневом и ненавистью закричал:

— Кончай их на месте, гадов! Они с нами н-не н-нянчатся!

Пленные с опаской обходили танк.

А в роще, среди деревьев, замелькали фигуры людей в родной защитной форме, и разбросанные боем по широкому полю танки и самоходки осторожно стали приближаться к хутору, стараясь идти след в след. При этом стихийно образовалось несколько сборных колонн, и перед каждой из них шагали по два-три сапера с миноискателями в руках. Длинными шестами, которые оканчивались металлическим щупом, солдаты быстро, но тщательно тыкали в землю перед танковыми гусеницами. Обнаружив противотанковую мину, они тут же обезвреживали ее и снова продолжали свой небезопасный путь, а следом за ними, как за поводырями, шаг за шагом продвигались наши машины.

Мин на поле очень много. Полянсков, не успев проехать и двухсот метров вперед после сигнала атаки, остался без левой гусеницы. Подорвалось несколько машин и из 61-го. Все стали маневрировать с опаской, сбавили скорость, и без того невысокую из-за движения на подъем, поэтому нас так и пожгли. Тяжелые полки приняли на себя огонь, а дело решил обходной маневр танковой бригады.

На верху бугра и на его западном скате раскинулся хутор. Только днем (какими длинными оказались всего три-четыре километра по злосчастному полю, на котором в результате боя почти ничего не осталось от созревающего урожая) въезжаем на его улицу. Она вся запружена немецким конным обозом, не успевшим уйти, и пехота на ходу «проверяет» повозки, брошенные автомашины с грузами.

В самый разгар сбора трофеев прилетели «Хейнкели» и начали сыпать бомбы на рубеж, потерянный их бескрылыми собратьями по разбою.

Уже при начавшейся бомбежке по хутору промчался, подпрыгивая на выбоинах, как резвый козел, зеленый «Виллис» с зампостроем полка. Заметив нашу самоходку, капитан Вовк-Курилех приказал поставить ее над узкой щелью, и все, кто находился поблизости, набились под машину, как будто это могло спасти в случае прямого попадания. На наше счастье, этого не произошло, но одна, должно быть, увесистая бомба рванула неподалеку от самоходки, где-то за кормой, да так сильно, что все в щели перемешалось, а я каким-то образом очутился верхом на шее нашего начальника штаба Стегленко. Однако он не обиделся.

«Хейнкели» без помех закончили свое дело и, не меняя строя, на той же высоте спокойно удалились, а мы снова, уже не опасаясь за свои гусеницы, — вперед. За хутором — очень крутые склоны, местами обрывистые. Сползаем вниз зигзагами, рискуя сорваться и закувыркаться через башню, стреляем еще — вдогонку поспешно откатывающемуся противнику. Наконец переправляемся вброд через небольшую речушку, и сразу за нею, на лугу, приходится остановиться: окончательно сгорела во время спуска с крутизны левая тормозная лента. А левый бортовой фрикцион, от которого несло жаром, как от раскаленной печи, все-таки уцелел. Вот выносливость!

Луг с трех сторон — позади, слева и справа — ограничен крутыми склонами и извилисто тянется на запад. Впереди, прижавшись к правому, более крутому склону, стоят в «затылок» семь немецких танков — точь-в-точь семь волков. «А седьмой-то волк, горелый бок» — сожженный «Тигр», очевидно замыкавший эту небольшую колонну. Фашисты пытались уйти по балке, но не успели. Они огрызались: стволы танковых пушек развернуты в разных направлениях.

Вдоль низкого берега речки врыты столбики с указателями. На фанерной стреле рядом с нами — аккуратнейшая надпись колючими готическими буквами: «Цум баден», пониже по течению — «Цум вашен», а на столбе повыше угрожающе красное: «Тринкен ферботен!» Как на курорте устроились, сволочи!

Тут, на берегу этой тихой русской речушки, освободившейся наконец от двухлетнего немецкого плена, мы облегченно перевели дух и осмотрелись.

После дневных страстей с особенным удовольствием наблюдаем издали, как вторично налетевшие «Хейнкели-111» старательно «долбают» по опустевшему хутору, покинутому жителями и солдатами.

Одна из «катюш» (их стояло несколько штук на западном, обращенном к нам, склоне холма, ближе к хутору) задрала к небу свою раму и дала залп по нахально кружащимся над хутором немецким бомбардировщикам. Яркие звездочки разрывов аккуратно разместились внутри треугольника «Хейнкелей», но никто из них, несмотря на наше страстное желание, не упал. Однако после такого горячего «привета» стервятники сразу же куда-то улетучились, и наступила тишина, если не считать автоматной трескотни где-то позади нас, левее хутора.

Через несколько минут после нашей остановки возле брошенных немцами двух дальнобойных орудий, которые стояли слева от нас, на возвышении, хищно вытянув свои длинные стволы над самой землей, появились наши солдаты, должно быть артиллеристы. Они расторопно повернули пушки в противоположную сторону, вдоль балки, и начали палить без перерыва: видимо, снарядов фашисты оставили предостаточно. Кузнецов усмехнулся: «А палка-то, на поверку, всегда о двух концах бывает!» Тут он решительно стянул с себя прилипшую к спине потную гимнастерку и подошел к речке. Мы по очереди моемся до пояса, держим взопревшие ноги в тепловатой воде. Она кажется прохладной и приятно щекочет подошвы. Петров достал из открытого трансмиссионного люка и разломил на пять частей большущий диск подсолнечника, туго набитый крупными семечками. Они оказались почти сухими. Предусмотрительный наводчик сунул подсолнечный круг на горячую КПП еще наверху, в Редине, когда пережидали бомбежку. Некоторое время, блаженствуя, лузгаем семечки и неослабно глазеем по сторонам, что на языке тактики означает «вести круговое наблюдение». Снимать сгоревшую ленту нельзя: вдруг придется двигаться дальше.