Дневник самоходчика - [21]

Шрифт
Интервал

— Старший лейтенант столовкой командует! Да тут и бабе делать нечего… — и, отстранив легонько спешившего начстоловой, приблизился к одному из столов, за которым «трудились» над ужином трое курсантов, видимо подмененные из наряда.

Приказав вскочившим с мест и вытянувшимся ребятам сесть и продолжать прием пищи, маршал поинтересовался:

— Как кормят, товарищи курсанты?

— Хорошо, товарищ маршал!

— Да мало… — с задумчивым лукавством добавил Федоренко в тон отвечавшему.

— Так точно! — чистосердечно поддакнул кто-то из ужинавших.

Диалог развеселил всех: офицеры за спиной маршала, и курсанты за столом, и сам Федоренко рассмеялись. Отыскав глазами начальника столовой, лицо которого из розового стало пунцовым, он сказал:

— Примите к сведению, товарищ старший лейтенант! — и устремился в «святая святых» — раздаточную.

На следующее утро в училище произведен был строевой смотр. Главная аллея, где маршировали батальоны, из-за гололедицы превратилась в настоящий каток, и ноги наши разъезжались, как у коровы на льду. Мы проходили в колонне по четыре, прижимая к плечу плечо, чтобы не оскользнуться и не испортить строя, а если кто из нас начинал вдруг «буксовать», его тотчас крепко подпирали с боков соседи по шеренге, увлекая за собой и не давая отстать. Словом, лицом в лед не ударили.

23 февраля

Среди ночи — подъем по тревоге. Привычно разобравшись по взводам и выстроившись в две шеренги вдоль нар, мы выслушиваем приказ о переходе на новую форму одежды и новые знаки различия. Затем командиры учебных отделений получили у старшин погоны, пуговицы и лычки (кому они положены) и раздали сладко позевывающим курсантам. Времени для приведения себя в надлежащий вид оставалось часа три, и мы торопливо принялись за дело. Никто из нас понятия не имел, как прикреплять погоны правильно, и поэтому каждый действовал по своему разумению.

За полчаса до подъема нас построили в две шеренги на «прешпекте», и первой шеренге было приказано сделать два шага вперед (отодвинуть ее подальше мешала пирамида с оружием). Начался осмотр. В шеренге, что осталась на месте, послышалось перешептывание, легкие смешки, которые переросли в неуставной хохот. Покатывались курсанты, растерянно хмурились старшины. Улыбались командиры взводов, смеялись глаза безрукого командира роты, который не мог, конечно, не присутствовать в этот ответственный момент «перевоплощения» своих воспитанников. Все наши командиры уже в новых мундирах и с новыми знаками различия — не то чтобы неузнаваемые, но какие-то непривычные на вид. Затем первая шеренга по команде сделала кругом и тоже неудержимо захохотала.

И было отчего. У подавляющего большинства курсантов второй шеренги погоны были пришиты весьма разнообразно: у одного они, лихо изогнувшись, налезли на ворот шинели, у другого сползли с плеча чуть не на треть, у третьего оказались почти на лопатках, у четвертого сдвинулись на грудь, у пятого один погон спереди, второй сзади. Имелись и другие варианты. В результате вся рота, за малым исключением, снова уселась за шитье. На этот раз мы уже под присмотром младших командиров и самих офицеров (так отныне именуется средний и старший комсостав) семь раз примеряли друг на друге, отмечая карандашом, а потом только пришивали. Одним словом, к завтраку (даже зарядка в батальоне была сегодня отменена) мы предстали друг перед другом в «новой форме», то есть при черных бархатных погонах с широким серебряным кантом и маленькими латунными эмблемами танка.

Февраль — апрель

Два раза за время обучения мы ходили на полигон: в середине зимы и ближе к весне, в марте. При воспоминании об этих «прогулках», особенно последней, становится зябко.

Зимою нас, нескольких курсантов из одного взвода, назначили в оцепление. Наша задача: до начала стрельб обойти свой участок и убедиться, что никого в опасной зоне нет. Обошли, доложили своему старшому. Более двух часов гремят на полигоне орудийные выстрелы и трещат скупые пулеметные очереди. Патрулируем не спеша по лесной дороге, и вдруг из запретной зоны (мы глазам своим не поверили) спокойно выходит старик с двумя подростками. За спиною у каждого большая вязанка хвороста. Мы остолбенели. А сердитый Бострем упрекнул деда за неосторожность. Тот, устало отмахнувшись рваной овчинной рукавицей, успокоил нас: «И-и, солдатики, не первый год сюда всей деревней по дрова ходим… Бог милует. А вы б не мерзли понапрасну: кроме нас троих, никто сегодня в лес не пошел. С версту вперед пройдете — просека будет, свернете по ней влево — вскорости избу увидите. В ней никто не живет. Это бойня колхозная, только бить-то нынче некого. Дровишек в лесу добудете».

Адрес оказался точным, но рассиживаться в избе мы не решились. Она была пуста и холодна. У окна стоял стол с длинной лавкой вдоль стены. С деревянных колышков, вбитых в чистую сосновую стену, свисали узкие длинные полоски, нарезанные из коровьих шкур, — должно быть, будущие сыромятные ремни. На них местами сохранились остатки мяса. Оно совершенно высохло и сделалось твердым, как камень. Так как время давно перевалило за полдень, мы уже успели изрядно проголодаться, вымеряя по морозу вперед-назад доверенный нам отрезок лесной дороги. У кого-то из ребят нашелся перочинный ножик. Вяленое мясо хорошо состругивалось с кож и оказалось чертовски вкусным, только его приходилось долго разжевывать. Запасшись тонкой мясной стружкой, как индейцы пеммиканом, и жуя на ходу, наш дозор снова пустился в путь. Перед обедом нас сменили.


Рекомендуем почитать
Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Взвод, приготовиться к атаке!..

Новая книга историка и писателя С.Е. Михеенкова представляет собой уникальный сборник рассказов о войне тех представителей командного состава Красной армии, чья фронтовая судьба, пожалуй, была самой короткой — взводных командиров, лейтенантов. Их боевой путь часто заканчивался первой атакой, потому что они шли впереди своего взвода и первыми принимали вражеский свинец. Автор десятки лет собирал рассказы о войне уцелевших в сражениях Ванек-взводных. Получилась обширная рукопись, из которой автор выбрал наиболее яркие эпизоды и скомпоновал их тематически.


Дальняя бомбардировочная...

Мемуары Главного маршала авиации А. Е. Голованова (1904—1975) приходят к читателю последними из мемуаров полководцев Великой Отечественной войны. Лишь сейчас книга командующего Авиации дальнего действия издается в истинном виде и в полном объеме. Все авторские оценки и детали восстановлены по рукописи. Судьба автора исключительна: необычайно яркий взлет в годы войны и необычайно долгое и глухое замалчивание в последующие времена. Причина опалы заключалась прежде всего в том, что деятельность АДД была подчинена непосредственно И.


Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945

Воспоминания М. И. Сукнева, наверно, единственные в нашей военной литературе мемуары, написанные офицером, который командовал штрафбатом. Более трёх лет М. И. Сукнев воевал на передовой, несколько раз был ранен. Среди немногих дважды награждён орденом Александра Невского, а также рядом других боевых орденов и медалей.Автор писал книгу в 2000 году, на закате жизни, предельно откровенно. Поэтому его воспоминания являются исключительно ценным свидетельством о войне 1941–1945 гг.


Фронтовые будни артиллериста

О Великой Отечественной войне написано множество художественных произведений и мемуаров. Обычно они посвящены теме мужества и героизма советских воинов. Однако свидетельств об их повседневной жизни и быте опубликовано все еще недостаточно. Да и ветеранов, сохранивших в памяти события того времени, с каждым годом становится все меньше.В книге ветерана войны С. Г. Стопалова, принимавшего в ней участие с первых дней и до Победы, без политических прикрас и преувеличений показано, как жили и воевали на передовой простые пехотинцы и артиллеристы, рассказано о буднях фронтовиков, работе в тылу и о том, как преодолевали трудности и невзгоды солдаты и офицеры, независимо от их происхождения, национальности и воинского звания.