Дневник русской женщины - [134]

Ну, до свиданья, т. е. до Вашего письма.

Ваша Е. Д.

Paris, 13 июня 1902 г.

Дорогой друг! За это время рассказ мой “Под душистою ветвью сирени” получил второй приз (бронзовую медаль) на литературном конкурсе, устроенном Парижским обществом студенток. Это была самая маленькая вещичка из всех представленных работ, и переведена по-французски не совсем гладко, но ей всётаки дали второй приз за оригинальность и свежесть, как выражаются французы. Одновременно с этим письмом — пишу и в редакцию “Нивы”, чтобы там на рукописи сделали соответствующую пометку. Я забыла адрес редакции и сочинила довольно фантастический — пожалуй, открытка-то и не дойдёт вовсе. Прошу Вас — зайдите туда и справьтесь.

Видите, как суждения различны. Эта рукопись буквально валялась в редакции нашей местной ярославской газеты целый год, и я требовала её обратно в течение пяти месяцев, пока наконец её выслали. А здесь журналист Лакур и профессор Шарль Рише признали в рассказе кое-что, причём профессор отозвался ещё лучше, чем журналист. Все общество “Парижских студенток” было очень довольно, и я была рада не призу, конечно, а удовольствию, которое всем доставила. В общем — смешно, так как у меня нет вовсе женского тщеславия.

На Ваше письмо отвечу непременно на днях …

Целую Вашу деточку.

Преданная Вам Е. Дьяконова.

II

О смерти Елизаветы Дьяконовой

(Фрагменты вступительной статьи А. Дьяконова к изданию 1912 года)

…Летом 1902 года родная тётка Е. А. {Евпраксия Георгиевна Оловянишникова.}, возвращаясь из путешествия, остановилась на несколько дней в австрийском Тироле, на Ахенском озере, в Hotel’-e Seehof.

Небольшое озеро как суровый узник среди гор. Со всех сторон — угрюмые вершины, сверху донизу покрытые сосновым лесом. От Hotel’я вдоль озера — лесные тропинки к ближней горе Unnutz, по склону которой ниспадает ручей Luisenbach. В каменистом ярко-сером ложе бежит он с крутизны, весело играющий, с неумолчным шумом, образуя при конце падения ряд водопадов. От Hotel’я до ручья — минуты ходьбы, и туристы этою дорогою совершают постоянные прогулки в горы.

В конце июля были ненастные дни. Неприветливым стало Achensee, холодным и сырым. И уже Е. Г. Ол-ова собирается уехать в Мюнхен, предупредив об этом свою племянницу, которая хотела здесь с нею встретиться: “quittons Seehof dans trois jours” {Уедем из Seehof’a через три дня (франц.).}. Но вдруг, накануне своего отъезда, г-жа Ол-ова получает от Е. А. телеграмму, что она 28 июля вечером приедет {Даты здесь даны по старому стилю.}.

О последней встрече с Е. А. г-жа Ол-ова говорит:

“Лиза приехала к нам в 9 + ч. вечера. Ужинала, поговорила со мною полчаса и ушла спать. Из разговора с нею я узнала, что экзамены она отложила до осени, едет теперь в Киев к сестре, а потом в Нерехту заниматься. Денег на дорогу до Киева у неё не хватает, “собственно, я к вам, тетя, за этим больше и приехала” — вот её слова буквально… Интересно знать, примет ли печать её произведение? О нём она мне ни слова не сказала”…

М. И. Б-тис {Мария Ивановна Балтрушайтис.}, кузина Е. А., говорит:

“Лиза получила нашу телеграмму — и всётаки, к нашему изумлению, приехала… Она была с нами всего один вечер. Показалась странной, больше чем когда-либо. Говорила, что французы влюбляются в неё… называют Sainte-Vierge {Святая девственница (франц.).}. Возмущалась нашими костюмами”…

На другой день (29 июля) утром Е. А. решила одна идти в горы — на Unnutz.

“Мы её просили не ходить, — рассказывает г-жа Б-тис, — так как погода в это утро была холодная, дождливая, а на горе туман…

Но и после уговоров Лиза сказала, что идёт на Unnutz… Я попросила показать её башмаки; они оказались совсем лёгкими, и я сказала, что в них невозможно идти, когда кругом такая ужасная сырость. Лиза ответила, что башмаки английские, необыкновенной прочности. Я опять спрашиваю, ходила ли она когда-нибудь в горы, знает ли, как это трудно; Лиза ответила, что была на Кавказе, где очень много лазала по горам… Я показала ей на гору, на которую она собиралась идти: она была вся в облаках — хотела её этим испугать. По-видимому, что-то дрогнуло в Лизе, но со свойственным ей упрямством она сказала, что дойдёт до вершины, хотя бы пришлось возвратиться ночью. Говорили ей ещё, что она не знает местного народного наречия; она рассмеялась: “В Лондоне не потерялась — а тут вдруг потеряюсь!”… Делать нечего, уж раз она во что бы то ни стало решила идти — мы снабдили её бутербродами, я дала свою большую альпийскую палку с большим стальным остроконечником, которым можно убить человека, а мама дала две кроны на молоко и всякие случайности. Она засунула деньги за перчатку. Одета была легко — в короткое резиновое дождевое манто, белую соломенную шляпу и легкие английские башмаки. Хотела взять ещё свою дорожную сумочку, но денег в ней не было, и мы сказали, что она будет ей только мешать. Она сняла сумочку…

В 10 + час. утра, в ту самую минуту, когда Лиза вышла — полил сильный дождь, небо заволокло тучами, с горы ничего не видно, и не было никакой надежды, что погода изменится. Дождь как бы предупреждал её…

На этой горе Unnutz мы были накануне. Она берёт весь день, но мы сходили очень быстро, вышли в 10 ч. утра, вернулись уже в 5. Измучились, идти было трудно… Отказавшись идти вместе с Лизой — я хотела этим её удержать; если один делает такую неосторожность (если не больше) — это ещё не значит, что и другие должны то же делать”.