Дневник - [3]

12 марта. О свекрови[4].

— Да, мама.

— Во-первых, я вам не мама, а во-вторых, я не нуждаюсь в ваших любезностях.

То она забывала подать ей прибор, то давала ей грязную вилку или, вытирая стол, нарочно оставляла крошки перед невесткой, а если крошек там не было, сметала к ее прибору чужие крошки. Она не гнушалась самыми мелкими придирками.

То и дело слышалось: «С тех пор как эта чужая здесь, все не ладится». А эта «чужая» была женой ее сына. Симпатия свекра к невестке только разжигала злобу его жены. Встречаясь с ней, она вся сжималась… Прилипала к стене, как бы боясь запачкаться. Она доходила до того, что выражала свое отвращение плевками.

Иногда она придиралась к обоим: «Посмотрите-ка на Мориса и Амели. Вот счастливцы, они живут душа в душу. Это не то что некоторые другие, у которых все для виду».

Она останавливала в сенях возле двери невестки какую-нибудь женщину и изливала ей свои горести. «Что вы хотите? Они еще молоды», — возражала та, упиваясь сплетнями… «Да, но не всегда же быть молодыми. Я тоже умела целовать своего; теперь все давно забыто. Будьте уверены, смерть нас всех заберет. Посмотрим, что будет с ними через десять лет и даже раньше».

Бывало и обратное. Будем справедливы: и на нее находила нежность.

— Хорошая моя, славная. Я к вашим услугам. Что бы я ни говорила, я люблю вас, как родную дочь… Дайте же мне вашу тарелку… Я буду делать всю тяжелую работу. У вас такие беленькие ручки! — Внезапно ее лицо искажалось злобой: — Я ведь прислуга для всех.

У себя в комнате она отделила фотографии своих детей от портрета невестки, она оставляла ее в одиночестве, обиженную, уязвленную.

31 марта. Я знал одного двадцатичетырехлетнего парня, который управлял тремя фермами, твердой рукой распоряжался людьми и любил только свою скотину; который сам водил на случку жеребцов и быков, который сам, своими руками, засучив рукава, помогал коровам при растеле, который вправлял овцам при выпадении матку; который постиг до тонкости все нечистоплотные стороны своего ремесла и который говорил моей жене со смущенным и сконфуженным видом: «Не рассказывайте моей маме, что я читал «Землю»[5].

6 апреля. Все, что я читал, все, что передумал, все мои вымученные парадоксы, моя ненависть к общепринятому, мое презрение к банальному не мешают мне в первый же весенний день умиляться, искать фиалок у заборов между нечистотами и истлевшими бумажками, играть с мальчишками в шарики, смотреть на ящериц, на бабочек в желтом наряде, приносить моей жене маленькие синие цветочки. Извечный антагонизм. Бесконечные усилия, чтобы вырваться из глупости, и неизбежный возврат к ней. И очень хорошо!

13 мая. Нынче утром, сидя на солнышке на охапке хвороста среди продолговатых листьев ландыша и машинально ища глазами еще не раскрывшиеся душистые его жемчужинки, мы все время говорили о смерти и о том, что будет, если один из нас уйдет раньше. Нас слепило солнце. Все наше существо было пропитано жаждой жизни, и нам было сладко говорить о неизбежной смерти, будучи так далеко от нее. Ах! те, кого мы оставляем!.. Пьер, в сбившейся на ухо шапочке, отчего у него стал слишком ухарский вид, спал, улыбался, сосал соску. Рядом какие-то люди клали молодые дубки на вилы, воткнутые рукояткой в землю, и быстро обдирали кору, кору, все еще истекающую соком, живую, похожую на человеческую кожу, свивавшуюся в какой-то последней судороге.

17 мая. Паук скользит по невидимой паутинке, будто плывет по воздуху.

21 мая. — Что же делает Жюль?

— Работает.

— Работает? Над чем?

— Я же вам говорил: над книгой.

— Неужели столько нужно времени, чтобы переписать книгу?

— Он не переписывает. Он сочиняет.

— Сочиняет? Значит, то, что пишут в книгах, — неправда?

22 мая. На закате кажется, что там, за нашим горизонтом, возникают страны-химеры, страны, обожженные солнцем, Огненная Земля, страны, которые окунают нас в мечту, пленительную надолго, и для нас они единственно доступный рай, Египет с его великими сфинксами, Азия с ее тайнами, все, что угодно, только не наш жалкий, тощий и печальный мир.

27 мая. Сегодня у Мари Пиарри отелилась корова. Мари плакала и говорила: «Я не могу этого видеть, я убегу». Потом возвращалась: «Ах, бедная, бедная моя! Смотрите, она сейчас околеет! Непременно околеет. Ей ни за что не разродиться». Корова телилась, слышно было, как она вздыхает. Александр ласкал ее и одновременно тащил за ноги теленка. «Ну, ну, моя хорошая!» Дядюшка Кастель распоряжался: «Тяните, детки, тяните!» Каждый чувствовал себя матерью; когда корова разрешилась и, выпив подслащенного вина, стала вылизывать соль, которой посыпали теленка, — у всех были слезы на глазах.

28 мая. Дружба талантливого писателя — большое благодеяние. Жаль только, что тех, чье расположение было бы нам приятно, всегда уже нет в живых.

14 июня. Существует ли предначертание судьбы? Свободны ли мы? Как неприятно не знать этого! Как было бы неприятно знать!

23 июня. Солнце, похожее на остановившийся маятник.

9 июля. В любой женщине живет теща.

14 июля. Женщина не перестает говорить о своем возрасте и никогда его не называет.

28 июля. Только что сжатая нива с зелеными пятнами, похожими на плохо выбритые синеватые щеки актера.