Дневник путника - [28]

А они, после долгих недель блуждания, оказались в Ленинграде. Павлов и там, казалось, предусмотрел все. В Швецию везли оборудование. Вместе с оборудованием поплыл на корабле и Василий Иванович Павлов. Поплыл один, без товарища, который на все уговоры ответил одно: «Что я буду там, за границей, делать?» Через некоторое время его взяли. По иронии судьбы досиживал Владимир Васильевич в том лагере, откуда бежал. Правда, могло все кончится хуже, но на суде, в ответ на вопрос, стрелял ли он в своих преследователей, беглец чистосердечно показал свои руки: чем стрелять-то?

Сомнения пришли ко мне опять, когда я подходил к Серебряным. Уже больше часа прошло, как я попрощался с Кулагиным. Он пожелал мне доброй дороги, просил при случае наведываться к нему. Но по всей вероятности, мы вряд ли еще раз увидимся. Не знаю, как он, я же вынес из этой короткой встречи самые добрые впечатления. Может быть, когда-нибудь поподробнее узнаю о легендарном человеке Василии Ивановиче Павлове. А пока я запишу и забуду эту историю: негоже обижать недоверием человека, который отнесся к тебе с доверием. А Серебряные Пруды помогли мне сделать это гораздо быстрее. Весь остаток дня я ходил по улицам этого большого поселка. Достопримечательностей немного. Памятник маршалу В. И. Чуйкову, уроженцу здешних мест, да развалины церкви. Между прочим, это самый далекий район в Московской области. Он располагается клином между Тульской и Рязанской областями. Даже бросив беглый взгляд на карту, видишь, что ему гораздо сподручнее относиться к одной из этих двух территориальных единиц. Но по словам местных жителей: «Земля вокруг нас богатая, вот нас Москва к себе присоединила». Неподалеку от гостиницы — уютный стадиончик. Вечер. В воздухе душно: приближается гроза. Хотел лечь пораньше, но с улицы услышал крики, звон мяча, такой знакомый и волнующий, и вот я уже на стадионе. Группа людей самого разного возраста увлеченно гоняет мяч. Но это не совсем обычный поединок. Мне сразу вспомнилось детство. Знакомая игра, мы называли ее «жопки». Одна команда, человека три-четыре, становится в ворота, соперники поочередно бьют по воротам. Затем роли меняются. Нужно забить больше голов. Проигравшие опять становятся в ворота, но уже не лицом к соперникам. Победители должны, как это ни сурово, тем же мячом бить в те же ворота, но не с целью забить гол, а попасть в проигравших. Отсюда и название игры. Проигравшим остается рассчитывать только на промах или великодушие победителей. Но какое тут великодушие: полчаса назад ты сам был победителем. Сколько лет прошло, а до сих пор помню это ощущение, когда, тесно прижавшись друг к другу, мы вслушивались в разбег. Мяч сырой, тяжелый, таким мячом быков убивать. Удар! Кожаное ядро со свистом пролетает над нашими спинами. Вздох облегчения: пронесло! Сколько там ударов осталось? Все это припомнилось мгновенно, буквально в секунду. Но «насладиться» зрелищем не удалось. Ко мне подсел молодой человек. Пьян он был весьма. Видимо, для полного счастья ему не хватало общения. К сожалению, такое общество интересно, когда ты сам находишься в подобном состоянии. Если же нет… Он очень вежливо попросил разрешения подсесть… Поскольку я не умею, разговаривая с человеком, смотреть в другую сторону, то финала поединка на поле не увидел. Слышны были только радостные вопли болельщиков и бьющих, когда мяч попадал в кого-то из проигравших. А я никогда не думал, что человек может так надоесть через пять минут. Через десять я уже хотел бежать, но меня попросили не обижать и пойти в гости «распить бутылочку». Еще через десять минут меня выручил дождь. Под аккомпанемент грозы он стеной обрушился на поле. Все бросились бежать. Их примеру последовал и я. Мой новый «друг» попробовал догнать меня, но это ему было трудно сделать. Он остановился, развел руками, словно сетуя на что-то, а потом понуро поплелся по беговой дорожке. Порой его заносило в сторону, но он вновь возвращался на дорожку и словно одинокий марафонец брел к финишу. Я остановился. Возникло желание вернуться к человеку и пригласить его к себе в номер. Но желание так же быстро погасло, стоило только вспомнить двадцать минут нашего общения. Больше я вряд ли выдержу. Да к тому же еще немного и на мне сухой нитки не останется. Так оправдав себя, я открыл двери гостиницы. А человек все брел по кругу. Одинокий человек под дождем.

Придя в номер, в дневник я записал только одну фразу: «В маленьком городе одиночество в сто крат страшнее, чем в большом. 8 июля 1991 года. Серебряные Пруды».

9 июля. Журналист из «Правды»

Сколько ни живи человек на земле, а не привыкнуть ему к красоте восхода. Лазурью сияли небеса. Изумрудными россыпями сверкали росы на стеблях травы. Даже грязные лужи, в которых отражались высокие облака, потеряли свою обычную унылость. Что говорить тогда о больших прудах, которые тянулись слева от меня длинной серебряной лентой. Это они дали название поселку. Я был бы не прочь подойти к ним поближе, но тропинка упорно уводила меня в сторону. А быть внимательным просто необходимо: граница областей, бездорожье. Почти не останавливаюсь в небольших деревнях, смотрю в карту и спрашиваю встречных прохожих, как дойти до следующей деревни. Но вот пройдена последняя деревня. Поле. Холмистое, бескрайнее. Маленькая речушка. Мостик. Неуверенно перехожу его. Куда идти дальше? Где-то впереди рязанская деревня Студенец, но какая из трех дорожек ведет туда. Ошибешься, считай, весь день потеряешь. И, как назло, ни одного прохожего. Озираюсь по сторонам: пусто. Единственный, кто видит меня, так это жаворонок; высоко в небе звенит его голос. Решаюсь делать то, что делал всегда в этом походе. Молюсь. Тихо, сосредоточенно. Прошу помощи. Сразу вспоминается дом в Оптиной, та волна, что охватила меня, когда припал к раке с мощами Преподобного. То чувство защищенности, уверенности, покоя не покидало меня с той поры ни на миг. Вот и сейчас, стою в этом бескрайнем поле, но нет ощущения беззащитности, одиночества. Откуда-то из-за кустов ивняка вышел человек. Я даже вздрогнул от неожиданности: почему я его раньше не видел? Брезентовый плащ, кепка, кирзовые сапоги. А лица почему-то не разглядел.