Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага, 1942-1948 - [82]

Сегодня, 1 мая, в «день праздника мирового пролетариата», никто не работает. Усталые и голодные пленные собрались вместе на изъеденных насекомыми нарах. То здесь, то там кто-то под влиянием супа из крапивы бежит в уборную. Территория лагеря пустынна и заброшенна. На углу барака громкоговоритель, раскачиваясь на ветру, хрипит, передавая речи, прерываемые «бурными и продолжительными аплодисментами», приказы и салюты, рев двигателей танков и самолетов на московском первомайском параде — все это жутко проносится над безлюдной лагерной площадью.

На стенах бани и помещения для прожарки одежды заключенных с целью борьбы с насекомыми висят «первомайские лозунги»: «Спасибо Советскому Союзу за то, что освободил нас от фашизма!», «Да здравствует наш мудрый любимый вождь товарищ Сталин!», «Вместе с Советским Союзом станем бороться за лучшую мирную жизнь!».

В полдень из бараков стали высвистывать «на празднование Первомая». Апатичные, равнодушные ко всему узники стали сползать со своих нар, кутаться в шинели и одеяла и побрели в зал для митингов. С бранью и угрозами «активисты» погнали «уклоняющихся» в здание бани. «Вперед, не пытайтесь отлынивать! Хотите, чтобы вас вычеркнули из списка тех, кто возвращается домой? Вперед, вперед!»

Наконец все были готовы. Староста-«активист» пригладил волосы, прошелся щеткой по самодельному пальто и важным шагом направился к воротам лагеря. Потом он исчез в двери комендатуры.

Пленники застыли в ступоре, некоторые даже улеглись на влажной земле. Над головами пронеслась целая гамма «ароматов»: пота, мочи, грязного белья и раздавленных насекомых. Там и здесь слышались громкие крики охранников: «Убери сигарету, вредитель!» Старые коммунисты собрались вместе. Они курили и болтали, не обращая внимания на охрану. «Активисты» не решались подойти к ним.

— Ты слышал это?! Этот ублюдок решил вычеркнуть нас из списка. И в устах этого вонючки остаться здесь звучит как награда!

— Все, что я могу сказать, — это то, что, приехав в Берлин, сразу же отправлюсь к Вильгельму (очевидно, Вильгельму Пику): мне кое-что нужно ему сказать.

— К черту! Он пробыл здесь двенадцать лет и знает, что к чему.

— Пусть тогда ответит своим старым товарищам.

— Ты с ума сошел? Хочешь исчезнуть, как Хайнц Нейман, или Реммель, или Хуго Эберлейн и остальные?[15]

Седой спартаковец перебил их:

— Спокойно, парни! Спорить будете дома. Сначала нужно еще выбраться отсюда.

— Храни нас Бог от друзей, а от врагов мы сохраним себя сами, — пробормотал один из них и проворчал: — В течение пятнадцати лет — каждую копейку для партии, каждую свободную минуту — партии, а за это — несколько месяцев тюрьмы и годы в концлагере. Собаки! — Последнюю фразу он прокричал во весь голос.

Старик схватил его за руку:

— Карл, перестань, не создавай себе проблем. Соберись. В этом нет никакого смысла. Не делай этого за десять минут до того, как все кончится.

Бесконечные минуты растянулись на час или даже на два. И вот дверь вдруг распахнулась.

— Смирно! — прокричал староста и на русском обратился к коменданту: — Товарищ майор! Лагерь в полном составе собран для празднования дня 1 Мая.

Комендант занял свое место под портретом Сталина. Хор заключенных затянул гимн Советского Союза. Митинг открыл лидер «актива»:

— Предлагаю выбрать почетный президиум. Первым кандидатом я предлагаю выбрать гениального вождя советского народа генералиссимуса Сталина.

Тут он зааплодировал. К нему присоединился комендант и активисты. «Я предлагаю…»

Комендант подался вперед:

— Почему нет аплодисментов? Почему нет криков приветствия? Повтор-р-рить! Ур-ра товарищу Сталину!

Заключенные выдали то, что от них требовали. Вот вам аплодисменты, если нужно. Несколько глоток выкрикнули «ура!», по залу прошли жиденькие хлопки в ладоши. Майор покраснел:

— Я приказал аплодировать! В последний раз повторяю — ап-плодировать! Ура товарищу Сталину!

После этого старый коминтерновец вскочил на ноги:

— Ну, давайте, парни, в последний раз! Очень вас прошу! В последний раз! Товарищу Сталину — ура!

Он кричал изо всех сил, и его товарищи поддержали его:

— Товарищу Сталину — ура! Ура! Ура! Ура!

Две минуты, три минуты, пять минут, пока комендант, наконец, не подал знак остановиться:

— Достаточно. Ну а теперь: товарищу Молотову — ура!

Постепенно людям это даже начало нравиться. По крайней мере, от криков им становилось теплее. Они выкрикивали председательствующему новые имена:

— Товарищу Буденному, товарищу Ворошилову, товарищу Микояну, товарищу Иванову, товарищу Стаханову, товарищу офицеру, товарищу коменданту, товарищу Майру — ура, ура и снова ура!

Комендант лучился радостью:

— Хороший митинг, очень хороший! Большой успех. Немцы тоже хорошие. — И он снова выкрикнул: — Смирно! Вождю немецкого рабочего класса товарищу Вильгельму Пику — ура, ура, ура!

— В последний раз, — выкрикнули старые коммунисты, — товарищу Пику — ура, ура!

15 июля 1947 г.

Позади осталась Польша. С бешено стучавшим сердцем 26 июня я вновь ступил на улицы Берлина, покрытые воронками от разрывов бомб и снарядов. Наконец дома, после более пяти лет отсутствия.

Я раздумывал, не стоит ли плюнуть на всю эту политику и не отправиться ли мне домой к родителям, в Западную Германию. Но я не мог заставить себя поступить так. Не было ничего героического в том, чтобы примкнуть к немецко-советскому сотрудничеству, борьбе за социализм и коммунизм, находясь в плену. Это означало просто встать на сторону сильного. Теперь я не могу так просто отказаться от своей позиции. Теперь, когда я свободен, я не стану обращать внимание на то, что думают люди вокруг, а стану действовать в соответствии с теми принципами, которые выбрал и которые успел усвоить за последние пять лет.