Дневник Пенелопы - [10]

В тысячах уголков Океана, омывающего этот мир, и в тысячах извилин Пирифлегетона, омывающего потусторонний мир, за пределами Фантазии и за пределами Смерти — Я!

Елену никто из вас не видел. Вы создаете ее в своем сердце и убиваете друг друга из-за какого-то призрака! Меня, которую вы видите сейчас собственными глазами, вы не сможете удержать в сердце. И глаза ваши отныне будут только плакать!

И тогда заревели бы трубы, а копья и мечи стали бить по медным щитам. Кили кораблей застонали бы, мачты затрещали. А цари, капитаны, воины, юнги и гребцы, трижды свободные и трижды рабы, побросали бы свои короны, мечи, багры и цепи и стали бы подпрыгивать как сумасшедшие в фелюгах. И каждый старался бы первым схватить меня!

И тогда, свистя, как змей, с небес спустилось бы алое облако, схватило бы меня в свои объятия и перенесло на Олимп, как когда-то божественный Коршун схватил и унес в когтях Ганимеда и как Эос унесла на своих крыльях Кефала.

А там, на богатом медью Олимпе, меня ждали бы разодетые в праздничные одежды Двенадцать Великих Богов. Только они достойны лицезреть подобную красоту.

Каждое утро я спускалась бы оттуда на землю купаться в водах родника Каиафа и вновь превращалась бы в деву, подобно Гере! Гере Совершенной, Гере Невесте.

Такова Пенелопа, которую вы видите, Пенелопа зримая. Другая, которую вы не видите, Пенелопа незримая (ее душа!) — в тысячу раз возвышеннее.

У меня бред и галлюцинации. Что это? Лихорадка?

Море внизу сверкает, словно покрытое эмалью. Пойду туда. Через заднюю дверь. Я не была там с тех пор, как приехала на Итаку невестой. Тогда я рыдала, сидя на водорослях и вспоминая родину, братьев, родителей.

Место это пустынное. И недоступное. Смертным вход туда воспрещен. Там обитают лишь нереиды, морские птицы да тюлени. И прихожу я когда захочу.

Серая дворцовая стена возвышается над страшной пропастью. Дверь заржавела, оставаясь запертой долгие годы. Я толкнула ее — и словно открыла ворота в Беспредельность. Дышала глубоко, а все кругом было неподвижно, точно окаменело: сосны, вода и воздух; даже чайки, парящие в небесной голубизне. Все безмолвствует, будто околдованное нереидами.

Я спустилась по каменным ступенькам, заросшим травою и мхом. Ступала в тонких сандалиях по ржавчине времени легко — так проносится ветерок по верхушкам лилий. И все же ногам было больно. Они так нежны! В глубокой тишине, казалось, были слышны шаги моей тени, в биении сердца — все поколения людей, которых уже нет, и богов, что остаются! Всю историю мира!

Я направилась к мраморной пещере. При моем появлении крабы, шипя, начали прыгать в воду. В углублениях между камней, как живая, блестела соль. Никого! Только я да четыре стихии…

Сбросила сандалии, скинула хитон. Ноги обжег раскаленный песок, тело заныло от палящих ударов солнца.

Я бросилась в море, оно засверкало жемчугом. Запахло свежеразрезанным арбузом. Море объяло меня трепетно, как мать свое дитя, — а разве я, дочь нереиды, не его дитя?

Какая свобода и какая сила! Куда ни протянешь руку, куда ни бросишь взор — все мое!

Я поплыла далеко-далеко, не уставая и не насыщаясь. Сколько времени я плыла? Когда я возвратилась на берег, запыхавшаяся, с помутневшими и полными соленой воды глазами, то улыбалась, как Даная, обессилевшая, купаясь в золотом дожде Зевса…

Я расстелила хитон на морских водорослях в тени пещеры и легла на спину, подложив руки под голову. Тихо-тихо подошел ко мне сын Ночи — Гипнос, родной брат Смерти, брызнул мне в глаза слезами мака, и я уснула…

И тогда прилетел сын Афродиты и обнял меня прохладными крылами. Он так нежно смотрел мне в глаза и говорил так тихо, что его можно было услышать только во сне:

— Давно я искал и ждал тебя! Почему ты так долго не приходила? Эту нежную постель из розовых лепестков я постелил для тебя. Взгляни! Перестали кружиться небеса, и остановилось Время. От нас двоих родится в этот час Ожидаемый, который сбросит Зевса с престола и вознесет Итаку на Олимп.

— Да, я тоже ждала и искала тебя. Но не знала, что ты такой непобедимый. И хотя я — Благоразумие и Верность, я сейчас отдаюсь крыльям бога Любви, я, богиня Красоты… Никогда больше не покидай меня!

— Кто ты, черный дикарь, с глазами, острыми, как зубы, и с зубами, блестящими, как глаза? Уйди!

— Меня зовут Дедал. Я тоже раб, сын раба с Крита. Во время отлива я часто прихожу сюда (неважно, что это запрещается), прыгаю с камня на камень, как коза, и собираю крабов, морских ежей, яйца чаек. Трудный переход, зато обильная добыча. Теперь я нашел тебя. Ты моя. Боги привели тебя ко мне. Никто из людей, даже царь, не сможет вырвать тебя из моей души — и из зубов! Я сидел рядом с тобою и ждал, когда ты проснешься. Ты в десять раз красивее Елены!

— Не Елены! — крикнула я сердито.

— И Пенелопы! Я ловлю для нее рыбу. Я уведу тебя и спрячу у себя в шалаше. Мы оставим твой хитон и сандалии здесь на песке. Когда их найдут, подумают, что ты утопилась в море, чтобы избавиться от тяжкой доли рабыни. Сколько таких до тебя топилось в море или вешалось на деревьях! Никто не станет искать тебя или жалеть. Погибнет один раб, Одиссей приведет вместо него десяток.