Дневник обезьянки (1957-1982) - [89]
Идиоты. Люди слишком боятся себе подобных. Они пытались его шантажировать: «Если попробуешь спеть эту песню, мы тебя убьем». Что это, как не форма индивидуальной цензуры? Нельзя поддаваться таким угрозам, особенно если они исходят от ультраправых расистов. Тем не менее от них просто так не отмахнешься. Сержу позвонил Брассенс и поздравил его с выступлением. Когда мы были в Страсбурге, Серж позвонил в Париж, узнать, как там дети. Он слышал по радио, что в отеле, где мы остановились, заложили бомбу.
Надо будет перед отлетом дозвониться до детей – на тот случай, если наш самолет взорвется в воздухе.
11 февраля
Сидим в ожидании ужина в баре шикарного ресторана. Мы в Италии, в Кортине, в отеле «Кристалл». Мы думали, что обстановка будет соответствовать названию, но здесь очень холодно и полно американцев. Не то что в маленьких уютных австрийских гостиницах. Серж никуда не выходит, сидит в номере и пишет. Мы с Кейт и Йоттой каждый день катаемся на лыжах. Я жутко боюсь. Сегодня я все утро ныла, что не хочу никуда идти. Но девочки демонстрируют чудеса храбрости. Им никакой страх не ведом.
Ночью я плакала, потому что вспомнила Аву. Вспомнила, что у нас с ней одновременно начинались «дела». Вспомнила, как на съемках фильма Сержа мы пи́сали в пустую бутылку из-под минералки. Про это никто не знает и никогда не узнает. Еще я заплакала на ski lift[187], сама не понимаю почему. Просто мне вдруг захотелось вернуться назад. Днем стало немного лучше, и я покаталась с детьми. Кейт была очень внимательна и ждала меня. Потом на них с Шарлоттой напал приступ смеха. Ну и пусть, главное, что им весело. И еще Кейт запустила снежком в инструктора.
14 февраля
Ну вот, нас вышвырнули из отеля. Прелестно! Говорят, больше нет мест. Что касается меня, так я даже рада. Завтра переезжаем. Еще два дня покатаемся на лыжах и поедем в Венецию. Если хватит денег, проведем в Венеции вечер. А у девочек будет возможность лишний день покататься на лыжах.
15 февраля
Вчера мне приснилась Ава. Она лежала в больнице в Англии и выглядела неплохо. Несмотря на мутные окна, я видела, что щеки у нее порозовели. Я вошла к ней в палату. «Ой, это ты?» – спросила она. «Да, ты в Англии». – «А, теперь понятно, – улыбнулась она. – Значит, я больше не в Вене. Но как я здесь очутилась? Не помню, чтобы я переезжала. Наверное, все проспала». Во сне я подумала: как объяснить ей, что она летела в грузовом отсеке, в ящике из-под апельсинов? «Ты прилетела на вертолете», – сказала я и позвала ее мать, которая ждала в коридоре вместе с ее отцом и Бижу. «Ей лучше», – сказала я им, а сама подумала, что это плохой знак, потому что она точно так же выглядела перед смертью. Проснувшись, я вспомнила, что ее больше нет, но обрадовалась, что видела ее во сне и разговаривала с ней. Очень странное ощущение. Надеюсь, она будет сниться мне часто, веселая и здоровая, как при жизни.
Мы сегодня перебрались в отель «Европа». Встретили нас очень радушно, не то что в предыдущем. Завтра уезжаем в Венецию. Мы с Сержем сняли в банке достаточно денег. Зря я не доверяла банковским картам! Мы с Кейт и Йоттой катались на лыжах без инструктора. Спрашивается, зачем мы заплатили ему 3000 франков, если прекрасно без него обходимся? Дети скакали по трамплинам, как блохи. Поругалась с Кейт, которая карабкалась вверх по склону навстречу другим лыжникам, которые летели вниз на бешеной скорости. Но мы скоро помирились и вместе хохотали над Шарлоттой. Она носится по горам как красный чертенок и вопит на лету. Смотреть на это без смеха невозможно.
13 марта, Джон Б. / Кейт
Не спала всю ночь, волнуюсь из-за Кейт. Судя по всему, Дж. Барри вскоре собирается звонить Кейт из Калифорнии. Габриэль слышала это от Майкла; он уезжает вместе с Джоном и берет с собой Эмму и Люси. Габриэль не может это ему запретить. Что до меня, то при одной мысли о Джоне Барри мне делается дурно. Я знаю, что он строит дьявольские планы и после тринадцати лет полного отсутствия мечтает забрать у меня Кейт. Что ему терять? Прекрасная дочь-подросток, которой он за 12 лет даже открытки на Рождество не прислал. Иногда мне хочется, чтобы Беверли-Хиллз провалился в тартарары. Что, если Кейт выразит желание с ним увидеться? Я ведь не смогу ей помешать. Я должна думать о ней, а не о себе. О, dear, dear, развод – это отвратительно. Ты радуешься рождению ребенка, ты его воспитываешь, а потом его с тобой разлучают. Теперь мне всю жизнь придется мучиться из-за Джона. Если я умру, он получит право отобрать Кейт у Сержа и Шарлотты. Габриэль рассуждает о завещаниях, и выглядит все это очень мрачно.
8 апреля, 1 час ночи
Сегодня моей маленькой Кейт исполняется 13 лет. Моей крохе, моей милой любимой Кейт. Она плачет, бедняжка, что ей больше никогда не будет 12. Я зашла к ней в комнату, чтобы поцеловать ее и пожелать ей спокойной ночи, а она вдруг вцепилась в меня, словно прося защиты. Я думала, она переживает из-за потерянных сережек, но она вдруг прошептала: «Мамочка! Я не хочу, чтобы мне исполнилось тринадцать лет! Я хочу всегда быть твоей маленькой дочкой!» По лицу у нее текли слезы. Я стала ее утешать, говоря, что она всегда останется моей маленькой дочкой – и в 30 лет, и в 60; я целовала ее покрытый испариной лобик. Оказалось, подружка в школе рассказала ей, что в 13 лет девочки «отдаляются» от матери. Кейт испугалась, что буквально с завтрашнего дня ей придется самой отвечать за все, что будет с ней происходить. «На некоторые фильмы в кино не пускают детей до тринадцати лет, – продолжала Кейт. – Значит, и правда все меняется?» Моя бедная любимая малышка! Надеюсь, мне удалось тебя успокоить. Я повторяла ей, что невозможно от кого-то «отдалиться», если ты сам этого не хочешь, и нечего морочить себе голову мыслями о какой-то «ответственности». «Посмотри на Изабель, – говорила я, – ей уже двадцать, а она живет себе и радуется и думать не думает, что должна за что-то отвечать». Люди не меняются за одну ночь, твердила я ей, и завтра ничем не будет отличаться от сегодня; каждый возраст по-своему хорош, потому что привносит в жизнь что-то новое. Не надо бояться. Я просила у нее прощения за то, что не всегда была идеальной матерью: «Для меня ведь это тоже в первый раз». Я заверила ее, что она в любой момент может прийти ко мне, чтобы я ее обняла. И я ее обниму, потому что я ее люблю. Я баюкала ее как маленькую, и вскоре моя милая Кейт перестала дрожать, как перепуганный птенец, и заснула. А я поняла, что и в самом деле ничего не меняется и дети всегда остаются детьми. Мы, взрослые, видя, как растут наши дети, стыдимся нежничать с ними по-прежнему, нам кажется, что это их обидит, но мы ошибаемся. Они все так же нуждаются в нашей ласке, а если не просят нас о ней, то лишь потому, что тоже стесняются. Милая Кейт! Если когда-нибудь у тебя будет 12-летняя дочь, прочти эти строки. Знай, что ты для меня – источник радости и удовольствия. Пусть твоя дочь будет такой же нежной и любящей, какой ты всегда была для меня. И не забывай: ты – мое дитя, и мне все равно, сколько тебе лет. И в 60, и в 100 – если ты почувствуешь, что я тебе нужна, приходи, и я опять, как в детстве, возьму тебя на ручки. А если меня уже не будет в живых, но ты в свои 100 лет захочешь, чтобы я тебя обняла, вспомни эту ночь. И тогда ты поймешь, что я с тобой навсегда. Если тебе станет плохо, я приду тебя утешить, погладить и поцеловать там, где болит. Я не в состоянии видеть, что ты несчастна. Милая Кейт, пожалуйста, не грусти. Поверь, в твоей жизни будет много веселья и радости. Господи, как я тебя люблю.
