Дневник незначительного лица - [3]

Я на полчаса опоздал на службу, дело прежде никогда не виданное. За последнее время у нас происходило немало служебных нарушений, и мистер Джокер, наш начальник, как на грех, вздумал именно сегодня с утра пораньше нам учинить разнос. Кто-то сумел уведомить других. В результате опоздал только я один. Спасибо Баклингу, он, молодец, выгородил меня. Проходя мимо стола Питта, я слышал, как тот сказал соседу:

— Возмутительно поздно позволяют себе являться некоторые старшие чиновники!

Нисколько не сомневаюсь, что метил он в меня. Я оставил это замечание без ответа и только смерил его взглядом, который, как это ни печально, вызвал у обоих чиновников приступ смеха. Потом уже сообразил, что можно было сделать вид, будто просто я ничего не слышал, так вышло бы даже еще достойней. Вечером зашел Туттерс, играли в домино.

12 АПРЕЛЯ.

Горчица, салат и редис все еще не взошли. Оставил Фармерсона чинить скребок, но по возвращении обнаружил, что работают уже трое. Я спросил, что это означает, и Фармерсон объяснил, что при выкапывании свежей ямы он продырявил газовую трубу. Нелепо, он сказал, прокладывать её в подобном месте, и глупейший человек был тот, кто такое учинил, видно, он ничего не смыслил в своем деле. Я чувствовал, что эти оправдания не утешают меня в тех расходах, которые придется понести.

Вечером, после чая, заглянул Тамм, мы посидели — покурили в гостиной для завтраков. Потом к нам присоединилась и Кэрри, но скоро она ушла, ссылаясь на то, что ей трудно выносить этот дым. Мне тоже, в общем, было трудно его выносить, потому что Тамм преподнес мне то, что назвал он зеленой сигарой, которую друг его Парикмах только что привез из Америки. Сигара отнюдь не выглядела зеленой, в отличие, полагаю, от меня; ибо, докурив до половины, я вынужден был ретироваться под предлогом, что мне надо сказать Саре, чтобы принесла рюмки.

Я три или четыре раза обошел сад, ощущая потребность в свежем воздухе. По моем возвращении Тамм заметил, что я не курю, и предложил мне еще сигару, которую я вежливо отклонил. Снова Тамм начал принюхиваться, а потому, предупреждая его, я сказал:

— Опять будете ворчать на запах краски?

Он ответил:

— Нет, на сей раз не буду; но знаете, я отчетливо чувствую — несет какой-то тухлой дичью.

Не так уж часто я острю, но я ответил:

— Сами вы мастер нести какую-то тухлую дичь.

Тут я, конечно, расхохотался, а Кэрри говорит, у нее даже живот разболелся от смеха. Никогда еще прежде мне не случалось испытывать такое истинное удовольствие от собственного остроумия. Я даже ночью дважды просыпался и хохотал так, что тряслась кровать.

13 АПРЕЛЯ.

Невероятное совпадение: Кэрри пригласила женщину — сшить ситцевые чехлы для кресел и софы у нас в гостиной, дабы уберечь зеленый репс нашей мебели от выцветания на солнце. Я увидел ее и узнал — это та самая женщина, которая работала у моей тетушки в Клепэме сто лет назад. Бог ты мой, как тесен мир.

14 АПРЕЛЯ.

Весь вечер провел в саду, ибо утром приобрел за пять пенсов на книжном развале изумительную книжицу, притом в отличном состоянии — о Садоводстве! Раздобыл и посеял немного зимостойких, однолетних растений, из которых, я надеюсь, получится веселенький бордюр. Я придумал остроумное и позвал Кэрри. Кэрри вышла ко мне, по-моему, без особенной охоты. Я сказал:

— Я только что понял, что ты живешь в саду.

Она в ответ:

— Как это?

А я ей:

— Погляди на этот бордюар.

Кэрри сказала:

— И для этого ты меня вызвал?

Я ответил:

— В любое другое время ты бы порадовалась моей удачной остроте.

А Кэрри:

— Вот именно, что в любое другое время, а сейчас я занята по дому.

Ступени выглядят прекрасно. Зашел Тамм и сказал, что ступени теперь — то что надо, зато перила — то что не надо, и посоветовал их тоже выкрасить, с чем Кэрри совершенно согласилась. Я пошел к Патли и, к счастью, его не застал, что явилось для меня прекрасным предлогом замять эти перила. Кстати, эта фраза звучит довольно остроумно.

15 АПРЕЛЯ.

Стиллбрук отстает. Вверх по холму

Воскресенье. В три часа Тамм и Туттерс позвали меня на большую прогулку по Хэмпстеду и Финчли и захватили с собой знакомого по фамилии Стиллбрук. Мы шли и болтали, все кроме Стиллбрука, который, отстав на несколько шагов, плелся, уставясь в землю и ковыряя траву тросточкой. Время близилось к пяти, и мы, все четверо, держали совет, не пора ли нам заглянуть в «Сивую Кобылу» попить чайку. Стиллбрук сказал, что охотно обошелся бы и виски с содовой. Я им напомнил, что все пабы закрыты до шести. Стиллбрук сказал:

— Вот и хорошо — путники bona fide[1].

Мы добрались; я хотел войти, привратник спросил:

— Откудова?

Я ответил:

— Из Холлоуэя.

И тут же он поднял руку и преградил мне путь. Я быстро оглянулся и увидел, что Стиллбрук, а за ним Туттерс и Тамм направляются к входу.

Я смотрел на них и предвкушал, как славно сейчас над ними посмеюсь. Я услышал вопрос привратника:

— Откудова?

И вдруг, к моему удивлению, к моему возмущению даже, Стиллбрук ответил:

— Из Блэкхиза.

И все трое немедля были впущены.

Тамм крикнул мне из-за ворот:

— Мы на одну минуточку!

Я их прождал чуть ли не целый час. Появившись наконец, все трое были в весьма веселом настроении. И единственный, кто попытался извиниться, был мистер Стиллбрук, он мне сказал: