Дневник немецкого солдата - [74]

* * *

В воскресенье я до блеска надраил все металлические части, пришил белый подворотничок, выутюжил брюки, а новую фуражку, пропахшую нафталином, побрызгал одеколоном. Четыре заряда взрывчатки, хранившиеся до сих пор у Франца Хольфельда, были уложены в чистый бельевой мешок.

Я купил билет и выбрал купе, в котором сидел высокий чин — полковник. Для безопасности. В таких случаях цепные собаки — полевая жандармерия — меньше придираются. Кроме нас в купе сидели два молодых лейтенанта. Я отдал честь, на редкость удачно, положил свой бельевой мешок в сетку для багажа и сел возле окна, напротив полковника. Все трое ехали, видимо, вместе.

Я все время с тревогой думал: «А вдруг жандармы вздумают проверить багаж?»

Когда в Румбурге все трое вышли и в купе сели другие пассажиры — два офицера, один обер-фельдфебель и двое штатских, — мне стало легче. Теперь, если придет контроль и учинит проверку, я скажу, что это не мой мешок.

Как только поезд отошел от станции Гайда, в купе вошел штатский:

— Хайль Гитлер! Прошу предъявить удостоверения.

Оба штатских предъявили свои документы. Я последовал примеру офицеров и не пошевельнулся. Проверявший вышел из купе.

Вслед за ним появились две цепные собаки из полевой жандармерии. Они отдали честь, внимательно оглядели всех и удалились.

В Бемиш-Лейпа звонили к заутрене. Воскресенье выдалось теплое, ясное. Празднично одетые люди шли в церковь. Прошел отряд пожилых штурмовиков, снаряженных так, точно они отправляются на фронт. На вещевых мешках у этих стариков закреплены винтовки. Впереди шагал молодой командир. В такт шагу он лихо размахивал одной рукой, вторая безжизненно свисала: вместо руки у него был протез.

По привычке я сосчитал: сорок две винтовки у сорока двух старых дураков, храбрых на расправы с безоружными. Все эти вояки разбегутся, как зайцы, при одном только виде вооруженного партизана.

Памятник Освобождения от крепостного права, против которого находилось нужное мне кафе, я нашел не сразу. Я думал, что он стоит на рыночной площади, но там его не оказалось.

Тогда я решил расспросить кого-либо из местных жителей и обратился к старику, разгуливающему в тени домов, с соломенной шляпой, прикрепленной к пиджаку. Он обрадовался, что с ним заговорили, и пошел вместе со мной, рассказывая о том, что это за памятник, о городе и о себе. Старик был учителем истории и, разумеется, мог часами повествовать о крестьянском сыне Гансе Кудлихе, который в 1848 году послал запрос в австрийский парламент по поводу отмены крепостного права. Но мне было не до истории памятника в Бемиш-Лейпа, я торопился на встречу с Кабловом и с большим трудом избавился от разговорчивого спутника.

Грязное кафе на втором этаже дома напротив памятника мне не понравилось. В просторном зале в этот утренний час никого не было, кроме одетого во все черное кельнера с парализованной ногой и буфетчицы с крашеными волосами, в некрасивом, сильно декольтированном платье. Плохое место для свидания. Как они могли выбрать такое заведение, где кажется, что вот-вот попадешь в облаву.

Я не собирался задерживаться в этом злачном месте, тем более с таким рискованным грузом, как взрывчатка, которая лежала в моем бельевом мешке. Уж лучше побродить по окрестностям и вернуться в тот момент, когда сюда придут друзья. Но бродить с мешком тоже не резон, можно навлечь на себя подозрения. Мне пришла в голову мысль оставить мешок на хранение здесь, у буфетчицы.

Выпив кружку пива, я подошел к ней и спросил, можно ли на некоторое время оставить в кафе вещи.

— Вы что, собираете железный лом? — развязно спросила буфетчица, пряча мешок под стойку.

— Нет, там статуэтки, — пошутил я. — Но не голые. Вполне приличные.

Выпив три рюмки шнапсу с буфетчицей и кельнером и расплатившись, я предостерег, их, чтобы не трогали мешок: в нем аккумуляторы, и, если из них случайно выльется кислота, будут большие неприятности. И буфетчица, и кельнер говорили по-немецки с сильным чешским акцентом. Я понял, что до мешка немецкого унтер-офицера они не дотронутся.

Вернулся я в кафе, как только увидел идущих туда Каблова и его спутника фельдфебеля Бюргера. Это был человек моего возраста, одетый в штатское, на лацкане пиджака он носил значок организации по обеспечению жертв войны. Мы поздоровались, словно хорошие знакомые. Я ни о чем не расспрашивал Бюргера. Он сам сказал, что приехал из Праги и что руководит партизанским движением в тех краях.

Мы обсудили все, связанное с переправкой оружия. Бюргер сказал, что в четверг или пятницу ко мне за винтовками прибудет военная машина. Нужно раздобыть еще четыре комплекта солдатского обмундирования. Я взял в буфете свой мешок, мы вышли из кафе, я отдал взрывчатку Каблову вместе со своим пистолетом.

* * *

В среду Бауманн принес ко мне на склад свои винтовки. А в четверг около полудня возле склада остановилась маленькая крытая машина с опознавательным знаком «WL». Водитель, молоденький старший солдат, выскочил из кабины и проворно открыл заднюю дверцу. Из машины вышел ефрейтор Каблов и прошел ко мне. Мы со Штюкендалем уже упаковали в старые одеяла девять свертков винтовок — по пять штук в каждом, в коробки из-под мыла уложили патроны и в два мешка — одежду. Каблов вручил мне какие-то бумаги, отдал честь и, быстро сев в машину, уехал в сторону Нойгерсдорфа, оставляя позади облако пыли.