Дневник немецкого солдата - [64]

Аккуратно сложенное негодное обмундирование сдается, взамен выдают такое же количество годного. А через неделю оно отправляется для обмена.

Солдаты ходят по городу в невероятных нарядах. К укороченным брюкам они привыкли на фронте. Там они отрезали низ брюк на портянки, в сапогах все равно не видно. Но здесь сапог нет, из-под брюк торчат кальсоны. Такая «форма» доводит людей до белого каления. Все чаще слышишь крылатую остроту:

— В этой войне мы победим. Точно, как в первой мировой.

— Еще бы: вести войну в подштанниках — во-первых, дешево, во-вторых, полезно.

Три инвалида решили устроить общественный скандал, нечто вроде миниатюрной демонстрации. Они раздобыли соломенные шляпы, получили в госпитале увольнительные, напялили шляпы на головы и отправились в город. Трое безногих на костылях в заснеженном городе в соломенных шляпах — это произвело впечатление. За ними увязалась ватага ребятишек. Горожанам на несколько дней хватило пищи для разговоров: подумать только, до чего довоевались — раненые солдаты ходят зимой в соломенных шляпах.

Явился казначей, чтобы проверить запас головных уборов на нашем складе. Убедившись, что никакого запаса нет, он распорядился:

— В следующую среду отправляйтесь на вещевой склад запасного полка и постарайтесь обменять сотню этих вонючих тряпок на новые шапки.

Но фельдфебель вещевого склада 455-го полка расхохотался мне в лицо, когда я явился за шапками:

— Те, которые я тебе выдам, еще хуже твоих.

Снабжение стало из рук вон плохим. При раздаче мыла раненые скандалят:

— С каких это пор немецкие солдаты должны мыться разным дерьмом? — набросился на меня один солдат.

Я возразил с полным самообладанием:

— С тех самых пор, как из жира дохлых кошек у нас изготовляют маргарин.

— Тогда пусть прекращают войну и предлагают мировую…

— Кому? — подхватил Штюкендаль.

— Мне все равно кому. У меня дома остался маленький ребенок. Каждую ночь жена таскает его в подвал, а Геббельс уверяет, будто это даже полезно. Оказывается, для здоровья полезно, когда сидишь без мыла, угля и хлеба. Зачем было затевать войну, если у нас ничего нет? Во что мы одеты? Кончать надо со всем! Нас уверяют, что торчать в подвалах — высшее счастье! Точно мы не люди, а крысы. Мы уже отвыкли спать в постелях. Наши дети забыли вкус молока, на хлеб нам мажут клейстер…

— А ну, солдат, поддай, поддай им как следует, — подзадорил его Штюкендаль.

Недовольство растет не только среди солдат. И штатские все более открыто высказываются против войны. Наши рабочие сумрачны, зато лица рабочих с востока посветлели. Они чувствуют, что день их освобождения близок. Теперь я часто выхожу к колонне русских женщин, чтобы подбодрить их хорошими вестями.

Каждую важную новость, которую я узнаю по радио в доме Хольфельда, на следующий же день сообщаю этим женщинам. Они тихо спрашивают меня:

— Капрал, фашисты капут?

— Скоро, скоро фашисты капут.

Я пытался сблизиться с конвоирами. Но только разговорюсь с одним, его переводят. Такая уж судьба солдата — скитаться с места на место. В госпитале тоже переменный состав, одни исчезают, другие приходят. Трудно завести друзей.

Где они теперь, мои добрые друзья, хорошие парни, боровшиеся с таким мужеством и выдержкой? Живы ли старый врач из Люблина и его товарищи? Кофейная мельница напоминает мне об этих героических бойцах, взваливших на свои плечи огромную тяжесть.

Где теперь Отто Вайс, Гревер, Росетти? Отто постоянно твердил, что скоро все ужасы войны придут и к нам на родину. Действительно, похоже, что фронт скоро докатится до германской земли.

Густав Рейнике, мой дорогой боевой товарищ, попал на фронт и погиб.

Если бы собрать их всех здесь, была бы боеспособная, ударная группа. А пока у меня всего-навсего два союзника — Дойч и Штюкендаль. В одиночку же бороться очень трудно. Планов много, и очень смелых планов.

В моем шкафу хранится несколько пакетов взрывчатки. Выбросить? Нет. Сдать? Ни в коем случае. И вот я надумал: этой взрывчатки вполне достаточно для того, чтобы подорвать железнодорожный путепровод на линии Дрезден — Циттау. Ежедневно по нему проходит множество эшелонов на фронт. Путепровод не охраняется. Вот бы подложить под него взрывчатку! Но как? В жизни своей я не подрывал железнодорожных мостов!

Я буквально заболел этим. Подвернулся среди раненых какой-то сапер. Забыв об осторожности, я расспросил его, как обращаются со взрывчаткой, какова ее сила.

— Очень просто, — охотно объяснял сапер. — Одной электрической искры достаточно, чтобы произошел сильнейший взрыв.

Поделиться своим планом я ни с кем не решаюсь. Пока сапера не отправят на фронт, вообще ничего нельзя предпринимать. Случись что, он сразу побежит в гестапо и скажет, что унтер-офицер из вещевого склада госпиталя расспрашивал его, как обращаться с взрывчаткой.

Нельзя ли взорвать мост с помощью связки ручных гранат? У меня их больше тридцати. Если связать их штук по пять, сложить в старый мешок, подсоединить к длинному шнуру и взорвать? Да, но что такое три десятка гранат для этого гигантского сооружения? От силы вырвет полметра рельсов, и часа через два — три повреждение будет исправлено.