Дневник, найденный в ванне - [8]

Многозначительно пожав мне руку, он сказал, что прикомандирован к моей особе. Затем пригласил меня в кабинет, находившийся напротив по коридору, угостил меня чаем и стал распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных, раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.

Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в особенности носа. Лишь потом я сообразил, что и то, и другое он считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне уместнее всего запастись терпением. Минут через пятнадцать лейтенант провел меня по предназначенному только для офицеров проходу к служебному лифту, с которого мы вместе сняли печать, после чего поехали вниз.

— Извините, — проговорил он, когда я уже собирался выйти из лифта в коридор, — вы случайно не имеете склонности к зевоте?

— Не замечал. А что?

— Ах, ничего. Зевающему, знаете ли, можно заглянуть прямо внутрь… А вы, не приведи Господь, не храпите?

— Нет.

— О, это хорошо. Так много наших людей погибло из-за храпа…

— Что с ними стало? — опрометчиво спросил я.

Бландердаш усмехнулся, прикоснувшись к футляру, который скрывал нашивки на мундире.

— Если вас это интересует, не хотите ли взглянуть на наши коллекции? Как раз на этом этаже, вон там, где колонны, расположен Отдел Экспозиций.

— Охотно, — ответил я. — Но не знаю я, располагаем ли мы для этого временем.

— Ну конечно же, — ответил он.

Наклонив голову, он указал мне путь.

— Впрочем, это будет не просто удовлетворение любопытства. В нашей профессии чем больше знаешь, тем лучше.

Он открыл передо мной самые обычные лакированные двери. За ними поблескивали другие, стальные. После набора соответствующей комбинации цифр на кодовом замке они раздвинулись, и тайный адъютант пропустил меня вперед.

Мы оказались в большом и ярко освещенном зале, в котором не было ни одного окна. Потолок поддерживали колонны, стены были покрыты великолепными гобеленами и коврами, выдержанными главным образом в оттенках золота, серебра и черного цвета.

Ничего подобного раньше я никогда не видел.

Материал, из которого они были выполнены, напоминал мех. Между колоннами стояли на навощенном основании застекленные демонстрационные стенды, витрины на изящных ножках и гигантские сундуки с поднятыми крышками.

Ближайший к нам был полон маленьких предметиков, переливающимися словно драгоценные камни. Я узнал в них запонки от сорочек. Их тут было, пожалуй, миллионы. Из другого сундука поднимался конус из продолговатых жемчужин. Лейтенант подвел меня к витрине под стеклом. Искусно подсвеченные, лежали на бархатной подстилке искусственные уши, зубные мосты, имитации ногтей, бородавок, ресниц, фальшивые флюсы и горбы некоторые были показаны для наглядности в разрезе, чтобы была видна их внутренняя структура; встречались надувные экземпляры, доминировал, однако, конский волос. Отступив назад, я задел сундук с жемчужинами. Меня пробрала дрожь — это были зубы: большие и маленькие, как жемчужинки, лопаткообразные, с дырками и без, молочные, коренные, мудрости…

Я поднял глаза на своего проводника, который, сдержанно улыбаясь, указал мне на ближайший гобелен. Я подошел к нему поближе. Поверхность его сплошь была покрыта париками, бакенбардами, пышными бородами, располагавшимися на нейлоновой основе так, что пряди златовласых имитаций образовывали на фоне остальных большой государственный герб.

Мы перешли в следующий зал.

Он был еще просторнее. Никелированные рефлекторы освещали витрины, заполненные самыми разнообразными странными предметами: карточными колодами, имитациями различных подарков, сырами. С ребер потолочного перекрытия, обшитого деревом лиственницы, свешивались фальшивые протезы, корсеты, платья. Не было здесь недостачи и в поддельных насекомых — эти последние, выполненные с совершенством, какое может себе позволить лишь могущественная, располагающая любыми средствами разведка, занимали целиком четыре ряда стеклянных шкафов. Адъютант не спешил с объяснениями, словно был убежден, что собранные в столь громадном количестве вещественные доказательства говорят сами за себя, и только тогда, когда я среди множества экспонатов готов был пропустить какой-то, достойный внимания, он делал в его направлении предупредительный жест рукой. Одним из таких движений он привлек мое внимание к кучке маковых зерен, лежащей на белом шелке и находящейся под стеклом, искусно отшлифованном таким образом, что непосредственно над кучкой маковых зерен прозрачный покров, утолщаясь, переходил в мощную лупу, заглянув в которую, я увидел, что зернышки мака, причем все без исключения, были слегка выщерблены. Изумленный, я повернулся к лейтенанту с новым вопросом, но он лишь сочувственно улыбнулся и развел руками в знак того, что ничего сказать мне не может, а его оттененные усиками полноватые губы, зашевелились, беззвучно произнося слово «секретно». Лишь у следующих дверей, распахивая их передо мной, он обронил:

— Занимательные у нас здесь трофеи, не так ли?

Эхо наших шагов разнеслось по залу с еще более великолепным убранством. Я поднял голову. Всю стену напротив занимал гобелен: превосходная композиция, выдержанная в оранжевых и иссиня-черных тонах, изображающая какой-то важный государственный акт. Адъютант после некоторого колебания указал мне на подстриженные черные бачки, которые явно были когда-то частью парадного одеяния одного из сановников, давая при этом понять, что они принадлежали разоблаченному лично им агенту.