Дневник молодого специалиста - [3]

Мать Риммы совершенно не выглядела, как обычная бухгалтерша: видимо я поддался убогим стереотипам, представляя её в приталенном жакетике и узкой юбке ниже колен. Поприветствовала нас в растянутом свитере с вырезом до пояса и широких белых штанах, запачканных синей краской. Появилась с балкона после долгих призывов Риммы: "Мама, а вот и мы!"

Прилизанный такс кинулся, как ненормальный, чтобы её радостно облаять, а она снимала медицинские перчатки, которые срослись с её ладонями, улыбалась, как смущённая монашка, и объясняла, что как раз красила решётки балкона. Она не любит бездеятельности и не знала, когда прибудем.

Опоздали мы, конечно, экстремально, потому что ночевали на совместной территории… и всё такое прочее.

Ничего до сих пор не сказал о Риммином фатере? Спокойствие! Никакой это не туз в рукаве. Просто сейчас он отсутствует, где-то в командировке, а потому за кулисами. Зато бухгалтерша в широких штанах вела себя не как будущая тёща. Бросила небрежно, чтобы Ритуся угостила чем-нибудь коллегу, и опять исчезла на балконе. Меня это задело. Совершенно не было у меня желания терять статус свободного человека, но всё-таки я чувствовал себя кем-то более важным, чем некий "коллега", и подсознательно ожидал радостного восхищения при виде возможного кандидата в зятья. Правда, потом я вспомнил, что не сказал Римме, кто мой папа, и не показывал машину и банковский счёт. С ней, и с родителями я больше говорил о картинах, которые уже написал и написать собирался.

Через четыре месяца Римма сообщила, что беременна. Я-то этого не хотел, но произошло не без моего участия. Сообщила очень сердито, сказала, что я то ли оглох, то ли онемел, что я вообще художник и ненормальный! А я прикидывал шансы потомка против потомки и очень разозлился. Страшно не люблю, когда мне кто-то диктует, что должен делать; хотя одновременно я готов ради Риммочки прыгнуть в самую холодную воду. Я понимаю, что это производит впечатление пирамидальной чепухи, но это так.

Не без влияния было и воспоминание о равнодушии бухгалтерши и её разговоров о коллеге. Отнеслась ко мне, как к первому попавшемуся парню с улицы. Это ко мне-то! Ожидал какого-то серьёзного замешательства по поводу сообщения, но бухгалтерша спросила только, будем ли мы с Риммой покупать костюм и платье. Римма спокойно объяснила, что такой потребности нет, по крайней мере, у неё.

Потрясло меня это, как двойное землетрясение. Раз: потому что Римма сказала: "По крайней мере, у меня". Словно я во всём этом совершенно не учитывался. Два: потому что родители её… "Мои родители совсем простые. Мама бухгалтер, отец электрик. Вечерами одна читает, свернувшись в кресле, а второй прикован к компьютеру". Так мне рассказывала Римма, может, чего не уловил, а может, для неё это всё действительно было обычным. Я-то думал, они обалдеют, раскричатся, потянут меня жениться. А они так себе спокойненько: костюм? Платье? Нет? Хорошо. Да? Тоже неплохо.

Несмотря на "онемел и оглох", которыми меня угостила Римма, я всё ещё чувствовал себя, как в романтической комедии, потому что в жизни, мне кажется, электрик обычно мало интересуется биржей ценных бумаг, проделывая через Интернет транзакции. А бухгалтерша не читает запоем философов, тем более, древнеримских.

Обошлись со мной, словно я какая-то кукла. А ведь уже почти начал их любить, фатера — заочно. А он только спросил, сколько будущему папочке лет, и что-то буркнул потом себе под нос, вроде "не юноша". И потом с ехидным смешком добавил, не на шее ли "будущий папочка" у своей мамочки, как бывает с художниками? "Будущий папочка!" Как будто меня самого в себе нет? Что я им, племенной бычок? Чувствовал себя ветошью, которой чистили оружие целого взвода.

Итак, после высказываний Римминого фатера было ясно, что с прозой жизни я не в ладах, потому решил последовательно изображать человека не просто искусства, а интересующегося только мрачной стороной жизни. После тоста за здоровье потомка я завёл речь о Чоране. Был уверен, что все они онемеют, а я произнесу две-три фразы Валентина, от которого я вообще узнал об этом самом Чоране.

Ничего подобного. Бухгалтерша проявила нездоровый интерес и спросила, почему именно Чоран, разве не интереснее взгляды и моральная чуткость Бертрана Рассела? И что мешает мне провести сравнительный анализ Чорана и молодого Грасса? Я чуть не заорал на неё, хотя сам себе устроил этот прикол. Но мне понравилась мысль этого парня, в смысле, Чорана, что "Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать". В общем, дал бухгалтерше-философу выговориться, а сам жалел, что пекинес Валентина не подох до того дня, как он сломал руку. И обещал, что с самим Валентином за Чорана рассчитаюсь отдельно.

С этого момента я рисовал своё будущее и картины только самыми мрачными красками. От полной депрессии меня спас Риммин фатер, но не из мужской солидарности: как видно, было у него желание ещё выпить, а для этого произнёс обычный тост "за дамс".

Домой я приехал уже безо всяких романтических восторгов, а тут явился Валентин со своим бобиком узнать, как мои дела на любовном фронте. Увидев, как я смешиваю краски, сказал сочувственно: