Дневник моей памяти - [45]

Я: Можешь сказать маме, что ко мне сегодня заходить не надо, и отвезти меня на пару часов в Гановер?

Куп: да, а что?

Я: Надо кое с кем пересечься по-быстрому.

Куп: отлично, я как раз в город еду в час, заскочу за тобой. а что собираешься делать?

Я: Да так, развеяться со Стюартом.

Куп: понял

Я: А в четыре сможешь меня подбросить до дома? Или уже уедешь?

Куп: не слишком ли многого хочешь?

Я: Я же болею:(

Я: Угощу тебя всякими вкусностями!

Куп: ну, считай, тебе повезло, я в это время как раз собираюсь назад в страффорд

Всю дорогу мы почти не разговаривали, я спросила только, какие он любит шоколадные кексы и где нам встретиться на обратном пути.

Куп высадил меня возле дорожки, ведущей к дому Стюарта – и вот он, тут как тут, излучает теплые волны: мой парень. Он чуть приподнял меня от земли, и мы поцеловались так, будто не виделись целых два месяца, а не две недели. Я успела забыть, что у него есть свой неповторимый запах – смесь уличной свежести, пота и шампуня.

– Выздоровела? – шепнул он, уткнувшись мне в шею. – Как же я рад, что ты поправилась!

– Не до конца, – сказала я, и мне стало неуютно, но все как рукой сняло, едва он взял мою ладонь и повел меня в сторону дома.

Когда мы шли, Стюарт оглянулся на дорогу и спросил:

– Кто тебя подвозил?

– А, подумаешь, Купер Линд, – ответила я.

Стюарт распахнул белую крашеную дверь.

– А, понял. Знакомое лицо. Что он за птица?

Его напряженный голос сперва меня озадачил, но когда в просторном коридоре Стюарт повернулся ко мне, скрестив длинные худые руки, я поняла: ревнует.

– Ах, да нет же, Стюарт – Куп всего-навсего мой придурок-сосед.

Стюарт чуть успокоился, черные глаза вновь весело блеснули. Я погладила его плечи, коснулась пальцем веснушки на ключице. Он обнял меня за талию, и мы потерлись носами.

– Да. Играл в бейсбол за Гановер, пока его не вытурили за то, что он накурился травки в раздевалке. Но после этого он вроде как завязал, – объяснила я, а внутри все сжалось от стыда, и я засмеялась, чтобы не выдать себя.

Все-таки зря я проболталась. Да, это не для посторонних ушей. Но в отчаянном положении все средства хороши.

Стюарт засмеялся со мной на пару. Наклонился меня поцеловать, а когда нацеловались всласть, то уже успели забыть, о чем говорили.

Мы не спеша прошлись по комнатам, и Стюарт рассказывал про каждую вещь: вот ковер ручной работы – родители Стюарта ждали целый год, пока его сплетут индийские мастерицы; вот комната, где хранятся музыкальные инструменты – туда можно заглянуть лишь на секунду, чтобы не нарушить температурный режим; вот полочка с мамиными пряностями для чая. Я хихикала над школьными фотографиями Стюарта разных лет: на одной он со скобками на зубах, на другой – без, на одной – с длинными волосами, на остальных – нет. И книги, целая комната книг, от пола до потолка.

Отдельно стоят романы.

Отдельно – поэзия.

Отдельно – биографии, философия, сборники эссе.

Перекусив бутербродами, мы пошли в сторону Дартмутского кампуса. Всю дорогу я боялась сбиться с мысли, потерять нить разговора, забыть, где я. Старалась сосредоточиться, но при этом поминутно спрашивала себя: а вдруг все испорчу?

– Чем хочешь заняться? – спросил Стюарт.

Я пожала плечами.

– Как тебе пишется? – поинтересовалась я.

– Знаю, это выглядит жалким позерством, но я предпочел бы не обсуждать. Если я слишком много болтаю, то… весь пар уходит в гудок. Восприятие меняется. Ну, вроде того.

– Ничего, – успокоила я его. Что ж, хотя бы у одного из нас есть любимое дело. – Понимаю тебя, – продолжала я, силясь улыбнуться.

Мы нырнули в фойе Дартмутского концертного зала. В прошлый раз мы целовались на лужайке позади здания, а сейчас шаги наши гулко застучали по сияющим шахматным плиткам. Я впервые очутилась внутри.

– Который час? – спросил Стюарт.

– Половина третьего, – ответила я. Каждые пять минут я проверяла телефон: а вдруг мама вернется, а меня нет, или Куп решит поехать обратно пораньше?

Из-за сводчатых деревянных дверей доносились приглушенные звуки оркестра.

Стюарт постучал в дверь кассы.

Выглянул лысый человек. При виде Стюарта он чуть заметно улыбнулся.

– Глен, можно нам сюда на минутку?

– Гм… – Глен посмотрел на дверь. – Ладно. Только через боковой вход.

Я произнесла одними губами: «Как? Вы знакомы?» – когда Глен вел нас вдоль прохода.

Стюарт шепнул:

– Мои родители в попечительском совете.

Я подняла брови и чуть не прошептала в ответ: «Ничего себе!»

Мы вошли в зал, никем не замеченные. Оркестранты были в повседневной одежде, репетировали – красота неземная! Мы сели в последнем ряду, в полумраке.

– Значит, твои родители… – начала я.

– Стараются жертвовать по мере сил, чтобы оркестр мог выжить. Для оркестров сейчас трудные времена.

– Представляю, – сказала я, глядя, как скрипачи дружно рассекают смычками воздух.

– Мои родители сами бывшие музыканты. Они мне рассказывали, что играли довольно средне и познакомились потому, что оба были вторыми скрипками. – Стюарт хохотнул. – Оба одновременно поняли, что им никогда не достичь высот. Но любовь к музыке сохранили на всю жизнь, пусть это и грустная любовь… прости, что-то я слишком уж разболтался.

– Нет, что ты! – Я взяла его за руку. – Не знала, что родители у тебя музыканты. – Я прикрыла глаза. – Похоже на сказку.