Дневник мертвеца - [31]

Я закончил есть и сидел, о чем-то задумавшись. Постепенно мысли ушли, вытесненные приятным теплом в желудке. Я пребывал в блаженном состоянии безмыслия, тихого и ничем не нарушаемого. Иногда, в такие редкие моменты безмолвия ума, мне удавалось забыть обо всех пережитых невзгодах, а также о тех, что еще предстоят. Мир вокруг казался добрым и благим, а все опасности уплывали далеко-далеко, за дальнюю границу сознания…

Не знаю, как долго я отсутствовал. Очнулся внезапно ― в тишину ума ворвалась мысль, своего рода маленькое озарение. Внезапно мне стало ясно: у этих двоих роман. Разумеется, это было невозможно. Маша находилась не в том состоянии, чтобы крутить романы; скорее, перед ней остро стоял вопрос выживания. Но, если бы не плачевное состояние девушки, я мог бы биться об заклад, что вижу перед собой любовников. Самое удивительное, что Слава этого не замечал; он, кажется, воспринимал их отдельно; именно так, по отдельности и в разное время, каждый из них вошел в его жизнь. Но что-то давно изменилось, а Слава ничего не понял; а ведь это было так очевидно. Славино неведение показалось мне даже немного забавным. Должен ли я был сказать ему? Я решил, что нет ― это личная жизнь двух взрослых людей, и нас она никоим образом не касалась.

Я ожидал увидеть на ужине ненавистную Славе пару, но их не было. Они, как мне сказали, часто уходили на несколько дней, не предупреждая, когда вернутся. Пользуясь их отсутствием, Слава и Валентин Иванович строили планы ухода; следы обсуждения я видел на пластиковой доске в столовой. На сегодня планирование было окончено: перед тем, как покинуть столовую, Слава тщательно стер с доски все схемы и списки. Мне стало ясно ― незванным гостям не доверяют настолько, что не посвящают их даже в существование идеи ухода.

Здесь я должен сделать оговорку для моего неизвестного читателя. Прежде всего: к огромному сожалению, Слава оказался полностью прав в своих подозрениях относительно этой парочки. Не знаю, явились они из госпиталя или еще откуда; но то, что они были отъявленными мерзавцами ― клинический факт. Говоря откровенно, у меня нет ни малейшего желания даже упоминать о них; я хочу, чтобы проклятые имена негодяев навеки сгинули в небытии вместе со своими обладателями. Я имею личные причины ненавидеть их от всей души, той чистой ненавистью, которая может идти лишь от самого сердца ― искренней и ничем незамутненной. Им я обязан своим нынешним положением ― неизбежной смертью, которая теперь только вопрос времени.

Но, как ни прискорбно, я вынужден писать о них. Они сыграли слишком большую роль в истории, которую я излагаю на этих страницах ― настолько большую, что рассказать ее, никак не осветив их участие, невозможно. Однако в моей власти, как хозяина дневника, свести их присутствие к минимуму, указав лишь самые необходимые факты. Именно так я и намерен поступить.

Они появились через три дня. За это время я освоился в маленьком коллективе и ощутил, что нахожусь среди друзей ― давно забытое теплое чувство. Я помогал Фролову в его хлопотах вокруг Маши и обсуждал со Славой сборы и предстоящее отбытие; он рассчитывал, что через четыре, самое большее ― пять недель ― Маша должна поправиться настолько, что будет в состоянии уйти с нами. Я предвкушал предстоящий уход ― не вполне ясно, куда ― как захватывающее приключение. Когда я скитался один и моя жизнь постоянно висела на волоске, мое отношение к происходящему и собственной персоне было преисполнено поистине смертельной серьезностью. Теперь же, в окружении людей, которые сразу стали мне друзьями, мысль о путешествии с важной миссией вселяла в меня радость и оптимизм. Я был воодушевлен и не чувствовал никакого страха.

Эти двое пришли вечером. Они выглядели именно так, как описывал их Слава. Благодаря какому-то звериному чутью они сразу восприняли мое появление в правильном свете ― как противовес их влиянию, и с первых минут стали испытывать ко мне почти нескрываемую враждебность.

До прямого конфликта дело не доходило, потому что они видели славино отношение ко мне, а его они все же слегка побаивались; но была плохо скрываемая неприязнь, выражавшаяся разнообразными способами. Зная, что их присутствие в моей жизни продлится недолго, я старался «не лезть в бутылку» и не обострять отношения. Мне очень не хотелось, чтобы какие-либо неприятности помешали нашему уходу.

Они же, будучи людьми невысокой морали, считали мою сдержанность проявлением слабости. Мое молчание в ответ на нападки лишь возбуждало их азарт и подстегивало выдумывать все новые способы досаждать мне. Справедливости ради, чаще этим занимался молодой, при молчаливом одобрении старшего.

Мои с ними натянутые отношения еще более ухудшились после того, как я случайно узнал их тайну ― или, может быть, одну из их грязных тайн. С первого дня знакомства с ними меня удивлял стиль их общения между собой. На это мне указывал еще Слава, когда впервые рассказал о них. Это было странно и как-то… не совсем правильно, что ли: я не раз видел, как старший, положив младшему руку на колено и приблизившись лицом к лицу, жарко шептал что-то; как он полуобнимал его за плечи и целовал при всех ― и множество подобных необычных поступков. Им можно было найти объяснение, будь они родственниками, но, как и говорил Слава, их различное этническое происхождение исключало подобный вариант.