Дневник Мариэтты Шагинян - [10]

Что касается самовнушения, то всё, что есть в этом правильного, давно известно и не имеет прямого отношения к теории Павлова. А вот вздора всякого о том, что «можно захотеть — и выздороветь», было сказано очень много, но это обычный идеалистический вздор. Французский психиатр Эмиль Куэ уже давно проповедовал «автолечение». Попробуйте по утрам завязывать узелок на верёвочке, приговаривай: «С каждым днём и во всех отношениях мне становится всё лучше и лучше», и вам действительно станет хорошо. Учение Павлова здесь совершенно ни при чём.

Скажите, может ли вера двигать горами? Может ли «величайшая, воспламеняющая, помогающая, воспитывающая, преобразующая роль воображения» избавить народные массы от «беспрерывных огорчений и неприятностей»? Имущие классы отвечают на этот вопрос утвердительно. Можно поверить — и выздороветь, вообразить — и разбогатеть. Об этом же говорит и церковь. Она уже давно применяет «автоблокировку» при врачевании социальных болезней. Нет, положительно, Мариэтта Шагинян шла в комнату, попала в другую.

Для автора «Дневника» очень характерно это преувеличенное представление о возможностях человеческой воли. Все задачи могут быть решены, если у человека есть вера, если настроить определённым образом его воображение, создать род полезного мифа. Было бы несправедливо сомневаться в добрых намерениях Мариэтты Шагинян. Мысли её обращены в будущее, насыщены гуманизмом, расположёны по верной схеме: борьба «нового со старым», «передового с косным», «правильного с неправильным» (см. «Дневник», запись от 5 января 1952 года). И всё же «Дневник писателя» погружает нас в атмосферу творимой легенды. Мариэтта Шагинян говорит о фактах действительного мира; задачи и трудности, заключённые в этих фактах, она переносит в некую мифологическую плоскость, где и решает их с чрезвычайной лёгкостью.

3

Давно замечено, что всякая мифология предполагает особое состояние духа, которое можно назвать эпическим восторгом. Если по дороге едет телега, она обязательно «быстроколёсная», если на ней сидит девица, то девица «густоволосая», если телега въезжает в город, то он «пышно — устроенный» и т. д. В таком состоянии вечного удивления находится и Мариэтта Шагинян. Её обычное отношение к миру есть чрезвычайная восторженность. Разумеется, каждый читатель разделяет этот энтузиазм, если речь идёт о новой технике советских заводов или трудовых подвигах новаторов производства. Но состояние эпического восторга, не покидает Мариэтту Шагинян в самых обыкновенных случаях.

Во время известного горного перехода из Тбилиси в Ереван для участия в общем собрании Академии наук писательница видит, как обвязывают цепью колёса грузовика. И вот уже эта несложная операция принимает в её глазах эпические черты: «Я видела эту процедуру первый раз в жизни. Колесо с обвязанной несколько раз вокруг шины цепью становится похоже на альпийский горный башмак, утыканный гвоздями». Машина тронулась, но долго ещё писательница не может прийти в себя от удивления: «грузовик шёл в гору уверенно и не скользя».

В другой раз ей довелось попасть на футбольный матч. Дело было в Ленинграде. Сражались команды «Зенит» и «ВМС», но ни одна из них не могла забить гол другой. Отсюда писательница делает вывод, что обе команды слабые. Однако послушайте её описание благородной игры в футбол: «Мне было интересно смотреть, как оба вратаря неожиданными прыжками, броском всего тела и разными хитрыми приёмами отражали удары мяча в ворота. Конечно, мы всё сразу поняли. И то, что каждая сторона должна забить мяч в ворота противника, чему всячески мешает вратарь, охраняющий ворота; и то, как надо лучше бросать мяч и как его подкатывать ногой к нужному месту, вести мяч по земле, не давая противнику его выбить из — под ног; и как перебрасывать его своему более сильному игроку» и т. д. Описание вполне эпическое.

Открывая «Дневник» Мариэтты Шагинян, мы сразу чувствуем себя в атмосфере вечного праздника. Белый и розовый туф, мраморные колонны, фарфор… Даже простой сланец подаётся на разгрузку по железнодорожной эстакаде «необычайно остроумно». Город Минск, утверждает автор, явно преувеличивая, встал из пепла, «как Афина — Паллада из головы Зевса, — весь сразу, со своими звеньями — улицами, садами, бульварами, площадями, город — дворец социалистической планировки, какого никогда раньше не было». Мариэтта Шагинян уже забыла, что несколькими страницами ранее она писала другое — о прекрасных зданиях, стоящих над развороченными мостовыми, и о том, что очерк нового Минска проступает сквозь разрушения, нанесённые ему войной. Ко как обойтись без Зевса и Афины — Паллады?

Один драматург написал пьесу о новых методах проходки туннелей. Изобретатель этих методов советует автору пьесы изложить в заключительном монологе его мечты о ближайшем будущем — «строить туннели со скоростью 3 000 метров в месяц». Этот совет, не знаем — правильный или неправильный, приводит Мариэтту Шагинян в состояние экстаза?

«Чудеса получаются! Писатель пишет об изобретении, изобретатель диктует писателю заключительный монолог. Куда ни пойдёшь, на что ни посмотришь, всё скрещивается, переплетается. Мы идём к какому — то грандиозному культурному синтезу и всё, что делаем, — делаем на органическом внутреннем единстве».