Дневник космонавта - [63]

16 АВГУСТА

Захотелось здесь, в дневнике, рассказать немного о своей жизни и как я поднялся на орбиту. Не обстоятельства привели меня в космос, а трудная дорога поиска мечты и ее достижения. А мечта родилась в школьные годы.

Наверное, из книг и прекрасных фильмов довоенных и военных лет о мужестве наших людей, из которых почему-то для себя примером я избрал летчиков. Рос в военном городке Кантемировской дивизии, где служил мой отец.

Счастливое это время — юность, когда в своей фантазии не видишь преград, а веришь в осуществимость ее любых, самых дерзновенных устремлений.

В школе и учителя и одноклассники знали, что я хочу быть летчиком. И вот как-то в 10-м классе, весной, в апреле, когда днем тепло, а по утрам еще примораживает, мы, несколько ребят, опоздали на урок и решили его переждать в туалете. Это был 2-й этаж, окно открыто, и кто-то сказал: «Валь, вот ты хочешь стать летчиком, смог бы прыгнуть отсюда, как Сережка Тюленин?» Посмотрел вниз, высота показалась небольшая, да и клумба рядом. Сказал: «Могу». А когда встал на подоконник и глаза поднялись еще выше, вот тут страшновато стало! Не знаю, как бы я поступил, прыгнул или нет, если бы меня не увидел наш военрук, который входил в школу и, заметив меня, остановился, смотря и не понимая, что я в окне делаю. Крикнув: «Вперед», — я сиганул вниз, рассчитывая упасть на клумбу, но поскользнулся о наледь на подоконнике и падал на тротуар. Но каким-то невероятным рывком выпрямился и упал на ноги. Тупой и резкий удар и… боль! Подняться не мог, отбил ноги, с меня сняли ботинки. Ноги, на глазах разбухая, становились как лапти. Отвезли меня в медсанбат. К счастью, переломов не было, просто сильно отшиб ноги. Сочувствующих было мало, все меня называли по-разному, но были едины, что сам по глупости покалечил себя. И никто не понял, не хотел, а может, и не мог понять, что это была борьба. Ведь в этом возрасте за поступком стоит молодая жизнь, которая подчас невидимо для окружающих ищет себя, проверяет, на что способна, и трудно бывает понять, чего больше в нем — здравости или глупости.

После школы родители уговаривали идти в институт, чтоб быть рядом с ними. И вот здесь жизнь меня впервые испытала на верность мечте. Опыта жизненного нет, а вокруг много разумных, добрых советов старших. Оставаться дома, учиться в институте? Внутреннее сознание, что я должен летать, позволило мне устоять от расслабляющих советов и своих мыслей пойти по более легкому пути.

В общем, полувыздоровевший 20 мая 1959 года поехал на первую летную медицинскую комиссию. Прошел. Следующий этап — медкомиссия в облвоенкомате в Мытищах. Помню, встал рано, около четырех часов утра, автобусы в это время еще не ходят, да и мало их было в то время. Пешком дотопал до станции. Поездов не было, и в товарном добирался до Москвы, а там — до Ярославского и на электричке в Мытищи. Это было 2 июля. Жара градусов под тридцать. Пока добрался, где-то к 11 часам, устал. Прохожу комиссию, все нормально. Дошел до терапевта, замеряет давление — нормальное, замеряет пульс — около девяноста. И пишет заключение — вегетососудистая дистония: не годен для направления в летное училище. Это было так неожиданно для меня и даже непонятно, что я, мечтая летать, не могу этого осуществить. Я был растерян, ведь у меня никакого другого желания не было. Что делать? На кого учиться? Нет, этого не может быть! Иду к председателю медкомиссии и говорю испуганно: «Товарищ полковник, я годен в летчики, просто долго добирался, жарко, и устал. Разрешите завтра снова приехать на комиссию». Не знаю, что на него подействовало, но разрешил. Здесь я должен сказать, что в дальнейшем, в каких бы я сложных ситуациях, обстоятельствах ни оказывался, меня всегда выручали верой в меня знакомые и совершенно незнакомые люди. И я счастлив этим и всегда боюсь их подвести.

Переночевал у своей бабушки Екатерины Васильевны в Москве, удивительной труженицы, доброй, ласковой, всегда меня понимавшей. Как ни смешно, но первым моим тренером для прохождения в отряд космонавтов была моя бабушка. Вечерами мы с ней ходили на качели для тренировки вестибулярного аппарата, и она, раскачивая меня, контролировала по будильнику время. На следующий день приехал на комиссию пораньше на час, лег в тени под березкой, чтобы успокоиться и отдохнуть. Прошел комиссию, а потом уехал в Оренбург, поступил в Высшее военное авиационное училище штурманов. Рад был надеть летную курсантскую форму. Но через год прошло сокращение, которое коснулось и меня.

Это был 1960 год. Передо мною опять встал вопрос — куда идти, кем быть. Родители опять зовут к себе в Кострому, где они жили в то время. Нет, решил продолжать в этом же направлении. Поступил в Московский авиационный институт, думая, что отсюда мне будет ближе к небу, чтобы летать. Решил стать летчиком-испытателем, среди которых много маевцев. Жил в общежитии, учился и летал в Тушине, в Коломне, сначала на планерах, потом на самолетах. Но что такое, живя в Москве, летать на самолетах? Это надо было ездить на электричке в Коломну за 120 км, потом на трамвае, с пробежкой до Москвы-реки, переправа на пароме и несколько километров на попутке до аэродрома. И вот тогда действительно проверялась и закреплялась моя любовь к небу. Много видел романтиков, которые не выдерживали этого пути. Полеты мне тоже легко не давались: меня укачивало при полетах в зону на пилотаж. Терпел, скрывал, приходилось даже рвать за пазуху, в перчатки, но почему-то верил, что смогу летать. На третьем курсе у нас в группе состоялась встреча с писателями, которую организовала наш любимый преподаватель Анастасия Михайловна Науменко. Среди них был Геннадий Семенихин, который рассказывал о встречах с космонавтами и поездках с ними по стране и за рубежом. Кто-то из ребят сказал: «Вот у нас Валентин подходит в космонавты, мог бы он написать заявление на имя Гагарина, а вы бы его передали?» Он согласился, я написал. Это было начало. Ответа я не получил. Конечно, сколько в то время было желающих лететь в космос, тем более я был еще студентом.