Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - [38]

Я купил этой дылде порцию «Бейлис», и, по моему настоянию, мы присели за маленький столик, потому что я чувствовал себя до ужаса смешным, глядя ей в ноздри и притворяясь, что интересуюсь ее жизнью в Мэне. Единственное, что я от нее хотел, – это информацию о ее подруге, моей возлюбленной, восходящей звезде фотографии. Разумеется, я не получил ничего. Мы некоторое время сидели с ней, и вдруг я ощутил, как «Бейлис» расплескивается по моему лицу и груди. Сам себе не веря, я уставился на нее. Она случайно махнула пластиковой соломинкой в мою сторону. Принялась извиняться. Я осознал, что на моей нижней губе висит капелька. Я улыбнулся. Осторожно, тщательно вытер грудь и рот. Я отчетливо осознавал, что стоит только облизнуть губы, и может случиться все, что угодно. Между прочим, я договорился встретиться со своим другом Адамом из АА попозже вечером, если дела пойдут неважно. Это, решил я, и есть неважные дела. Как хорошо, что у меня был реальный человек, с которым я мог пойти и встретиться, вместо того чтобы хромать прочь под каким-то надуманным предлогом. Я посидел еще некоторое время и, угостив дылду еще одной порцией «Бейлис» (всегда джентльмен), попросил извиниться за меня перед Эшлинг, поскольку у меня назначена встреча за ужином.

Какая удача! Я выбрался оттуда. Та дылда излишне долго извинялась и пыталась сцапать меня за руку, умоляя снова присесть. Я ни за что не собирался оставаться – зачем, чтобы меня могли еще более подчеркнуто игнорировать? Да пошло оно все, сказал я себе, и вышел наружу, в приветливый мартовский вечер. Превосходно.

Всего через пятнадцать минут мы с Адамом шли наперекор неистовому ветру с дождем по Уильямсбургскому мосту. Мне это было на пользу. Полагаю, ему тоже. Я продолжал мысленно проигрывать тот момент с «Бейлис». Неужели это могло быть гребаной случайностью? Я пил все, что только попадало в руки, на протяжении более чем пятнадцати лет, и меня ни разу так не обливали выпивкой. Во всяком случае, случайно. Было слишком чудовищно предполагать, что она сделала это нарочно. Слишком параноидно. Так что я забыл об этом, – вроде как.

Я не стал звонить Эшлинг на следующий день. Я был убежден, что теперь знаю цену ей и ее компании. Я познакомился с парочкой ее приятелей (помимо той дылды), и у меня были все основания называть их богатыми скучающими ирландцами. Единственные типы, для которых унижение калчи (любого, кто не из Дублина) по-прежнему представляло какой-никакой интерес.

Но я сломался еще через день, позвонил и оставил сообщение со словами о том, какое удовольствие доставило мне знакомство с ее друзьями и что было бы чудесно как-нибудь снова вместе пообедать (вот я долбаный идиот, да). Она, разумеется, оставила другое сообщение, мол, да, было бы чудесно увидеться, и она с удовольствием пообедала бы со мной или еще что-нибудь, и т.д….

В конечном счете мы встретились за обедом в Cafe Habana на пересечении Принс и Элизабет, сразу за углом дома, в котором она жила. Я, конечно, пришел заранее, а она опоздала примерно на три четверти часа. Она ведь жила прямо за этим гребаным углом! Она даже специально привлекла внимание к этому факту. Я лишь пожал на это плечами – мистер Толерантность, мистер Понимание. Последовала обычная болтовня, ничего особенного, много чепухи о рекламе. А потом, ни с того ни с сего, она извинилась за довольно резкую реплику в мой адрес в тот вечер. Это оказало эффект пощечины. Вот что она сказала тогда:

«Была б твоя воля, так ты привел бы сюда все эти гребаные СМИ».

Это по поводу моих попыток впечатлить ее тем, что я считал хорошим способом «раскрутки» для ее выставки. Я хотел пригласить на открытие фотографов из разнообразных СМИ-идолов вроде Vogue, Elle и Vanity Fair. Я даже дошел до идеи поместить огромный снимок на стену, чтобы на любых фотографиях, сделанных на открытии, ее работа четко выделялась на заднем плане. Также помню, как сказал, что было бы прекрасно, если бы перед ее фотографией вспыхнула драка. Потому что если бы такая драка вспыхнула, а у нее «чисто случайно» оказалась установлена там камера, и она – тоже «чисто случайно» – сделала бы удачный снимок этой драки, то уже сам этот снимок стал бы одной из ее работ. Кроме того, будучи СМИ-торгашом, я понимал, что любому редактору любого журнала было бы трудно отказаться от такой фотографии. Им тоже нужно чем-то заполнять пространство на белых страницах, как и остальным нам. Какая ирония, что именно я на самом деле подал ей эту идею! Вся соль, конечно, заключается в том, что лучше всего она сработает, если удастся вовлечь в драку кого-то хорошо известного.

Но я опять забегаю вперед. Вы не должны позволять мне это делать.

Итак, вот она сидит и извиняется за свою резкость, говоря, что все дело в том, что она нервничала из-за открытия.

Я ей это простил. Конечно же, я это простил. А потом я произнес то, о чем сожалею. Я сказал:

– Можешь заплатить за это. Ты дожидалась такой возможности с тех пор, как мы с тобой познакомились. Это не разобьет мне сердце.

И вот что она сделала. Она рылась в кошельке, вероятно, ожидая, что я попрошу ее отложить его в сторону. Услышав слова «разобьет» и «сердце», она замерла. Ее глаза (о, эти глаза) поднимались от сумочки так, словно собирались вцепиться в мои, но неестественно остановились на полпути. Теперь казалось, что она смотрит в пол. Я знал, что она знает, что я за ней наблюдаю. В течение нескольких ударов сердца она так и сидела, а потом, словно заметив что-то на столе, позволила взгляду подняться до столешницы, моргая медленно-медленно, и теперь, без единого движения телом или головой, сместила его вверх и вбок за мое левое плечо, пока, наконец, он не совершил финальное диагональное восхождение по моей щеке и не вбуравился в мои глазницы.