Дневник из сейфа - [3]

— Вы! Канальи! — набросился он на солдат. Давая выход накипевшей ненависти, он кричал, что это стыд и позор — мучить бессловесную тварь, что сам фюрер обожает собак, и ни один истинный ариец не причинит им зла, что в рейхе, как известно, действует специальный закон, ограждающий животных от негуманного обращения, и что только расовонеполноценные ублюдки…

Автоматчики пристыженно переминались с ноги на ногу.

— Господин офицер совершенно прав, — смущенно согласился ефрейтор и, чмокнув щенка в нос, отпустил на волю.

— А как вы стоите перед старшим по званию! — не унимался Ленц. — Почему расстегнуты воротнички? Налакались? Фамилия? — достал он блокнот.

— Ефрейтор Мартин Шмидт, — нехотя выдавил остролицый и протянул свисающий с шеи медальон с личным номером.

— Часть?

— Дивизия «Бранденбург», полк 800, батальон «Нахтигаль», господин зондерфюрер.

— Врешь! Твой батальон стоит под Воронино!

— Никак нет, — почтительно возразил остролицый. — Мы базируемся в селе Березовском.

— Неважно. Почему болтаетесь в городе? Дезертиры?

— Никак нет, — обиделся ефрейтор. — Направлены из своей части за провиантом.

— Плевать мне, за чем вы сюда направлены! Доложите своему командиру, чтобы влепил всем наряд вне очереди за безобразный вид и поведение в оккупированном городе! Что? Возражать?!

— Слушаюсь, господин зондерфюрер.

— Я проверю! Марш!

Солдаты поспешно вскинули на плечи ранцы и растаяли в чернильной мгле.

Разведчик проводил их рассеянным взглядом.

…В Березовском?…

В глубокой задумчивости продолжил он свой путь.

Последний шанс

Как хорошо вот так лежать, раскинув на тахте отяжелевшие руки и ноги, и плыть куда-то в шелест листвы и мерное постукивание дятла. И хоть на несколько минут забыться, ни о чем не думать, ни о чем…

— Петер Фридрихович!

— Шуринька…

Он открыл дверь, притянул девушку к себе, ласково дунул в ямочку на круглом, как у ребенка, подбородке. За три месяца их совместной работы — самая удобная «крыша»: хозяйка и жилец, вселенный по ордеру оккупационных властей — он привязался к своей связной. Единственный человек, с которым разрешаешь себе говорить на родном языке.

— Ну, садись, поешь, зяблик. Я тут тебе кой-чего из офицерской столовой…

— Петер Фридрихович! — взволнованно отстранилась она и сунула ему лоскут папиросной бумаги. — Вот! Нашла сегодня в «почтовом ящике». Только-только расшифровала!

Переправленная партизанами радиограмма Центра предупреждала разведчика о том, что женевская резидентура СД [5] ведет розыск лиц, знавших швейцарского фольксдойче Ленца, эмигрировавшего в 1939 году в Германию.

— Как же так? — испуганно твердила Шура. — Ведь эсдэшники отпустили вас, обещали оставить в покое. Ведь…

— Как видишь, ненадолго, — подавленно пробормотал он, сжигая листок. — Машина…

И вновь, в который уже раз за эти дни, усмехнулись перед ним тонкие, надменные губы Кляйвиста, доктора философии и штандартенфюрера СС. Кляйвист…

Да, в Центре правы, пора уходить. Ареста пока ему удалось избежать, отвел подозрения на другого, но если они ведут розыск…

«Уходим? — спрашивали Шурины глаза. — Значит, уходим?»

…Уйти? Так и не убедившись в правильности своих выводов?

Все эти еженощные передвижения немецких соединений, внезапные и, казалось бы, беспорядочные их переброски на разные участки фронта, когда задуманный маневр намеренно запутывают ложными ходами, — разобрался ли он в сложных зигзагах перегруппировки резервов вермахта, верно ли уловил ее смысл?… Взять хотя бы бранденбуржцев — не означает ли их размещение в Березовском то, что капкан готовится именно в тех районах?… Сколько еще неясностей, противоречий.

— Все равно больше сделанного не сделаешь, — угадала его мысли Шура. — Сами рассказывали, что творится: с каждым днем все больше берегутся. Уж как вы ни старались, чтоб на железнодорожный узел попасть — график движения эшелонов выведать…

…Да, не пропустили. И неплохо сфабрикованное удостоверение со штампами абвера не помогло. «Впредь до особого распоряжения только по спецпропускам»…

— Раньше вы хоть в штаб свободно проходили, а теперь по два раза в сутки пропуска меняют, — оправдывала его беспомощность девушка.

…Ну, допустим, попал я в штаб, а толку? Если суть плана известна только высшим командирам.

Он вспомнил вдруг, чей «мерседес» стоял у подъезда командующего — ну конечно же Кляйвиста! Значит, тот тоже в числе посвященных. Естественно. Где секретность, там и служба безопасности…

— И телефонные переговоры только шифром! — Шура была явно не прочь поскорее выполнить приказ Центра — уйти в лес. — И письменные приказы отменены…

…Отменены. Сколько бумаги сэкономит вермахт! Говорят, любимейшее занятие пруссаков — убивать. Нет, еще больше они любят писать. Приказы, инструкции, параграфы. И еще — дневники, в которых детальнейшим образом фиксируют для потомков каждый свой шаг в наведении «нового порядка». Пишет дневник всесильный Геббельс, пишет бездарный Майнц и мудрец в эсэсовском мундире Кляйвист… Как это выразился штандартенфюрер тогда, на музыкальном вечере? «Историю должны писать те, кто ее делают»… Делают… Должны писать… дневники…

Ленц приподнялся, промычал Шуре что-то невнятное. Девушка поняла, что он о чем-то напряженно думает, вздохнула и вышла на крыльцо послушать, спокойно ли возле дома.