Дневник и записки (1854–1886) - [2]

Детей у Штакеншнейдеров было восемь человек, поровну обоего пола. Елена была вторым ребенком и старшей из дочерей. При семье жили компаньонки, гувернеры и т. д. Дом был, как пишет Елена Андреевна, «полная чаша», всего было вдоволь, пока хозяйка дома Марья Федоровна Штакеншнейдер, тратившая еще больше, чем зарабатывал ее муж, не заставила семью распроститься и с особняком на Миллионной, а потом и с мызой Ивановкой.

Марья Федоровна была дочерью крупного петербургского чиновника Федора Лаврентьевича Холчинского, украинца родом, человека бывалого, который когда-то встречался с Гоголем. В дневнике внучки он фигурирует под обозначением «дедушка». По ее словам, он был несравненный рассказчик, но, к сожалению, ничего из рассказанного им она в свой дневник не внесла. Одно время он служил при дворе великого князя Михаила Павловича в качестве управляющего конторою. Тогда-то и познакомился с ним и его семьей А. И. Штакеншнейдер. «Дедушка» был человеком старых воззрений и умер в конце 1860 года, не дожив до падения крепостного права.

Марья Федоровна, женщина властная и большая любительница светских развлечений, не очень подходила к своему вечно занятому супругу, который искал в семейной жизни покоя и отдыха от трудов. Особенно резко это почувствовалось с тех пор, как Марья Федоровна завела у себя в доме литературный салон. Литературой Андрей Иванович интересовался очень мало В дневнике Елены Андреевны ясно выражены и нежные отношения дочери к «бедному труженику папочке» и нередкие столкновения ее с «мамой».

Воспитанием детей в семье Штакеншнейдеров заведывала Марья Федоровна. Двое старших, Коля и Леля, росли очень болезненными и нервными. Два года, от десяти до двенадцати лет, Леля была в ортопедическом заведении. До» восемнадцатилетнего возраста она жила, судя по некоторым намекам в дневнике, бесцветно и безрадостно. С 1854 года все переменилось. Доктора обратили внимание, что молодая девица слишком предается самоанализу и меланхолии, нашли, что это вредно отражается на ее здоровые, и посоветовали маменьке начать вывозить ее в свет. Марья Федоровна послушалась совета; знакомство с гр. Н. И. Толстой, у которой был литературный салон, перевернуло весь строй жизни в доме Штакеншнейдеров.

В подражание «воскресеньям» Толстых Марья Федоровна завела у себя «субботы». А в следующем, 1855 году Елена Андреевна, по совету поэта Щербины, начала вести свой дневник.

«В Петербурге в 1855–1856 годах, — говорит Л. П. Шелгунова в своей книге «Из далекого прошлого», — были две дамы — любительницы литературы. Одна из них графиня Толстая, а другая Марья Федоровна Штакеншнейдер. Эти обе дамы собирали в своих салонах не только выдающихся литераторов, но и вообще всех людей, чем-нибудь прославившихся». Описание первого салона дают нам «Воспоминания» дочери Толстых Е. Ф. Юнге; о втором салоне мы узнаем из дневников и воспоминаний Елены Штакеншнейдер. Сравнивая этих двух рассказчиц, невольно поражаешься несравненно большей серьезности, и вдумчивости второй из них.

В «Воспоминаниях» Юнге царит благодушный тон. Автор вспоминает только то, что ей приятно вспоминать, лица же и события, производившие впечатления не особенно приятные, как она сама признается, ею просто пропускаются… Все это дает неверное и однотонное освещение, не говоря уже о том, что самый жанр «воспоминаний» дает менее достоверный материал, чем «дневники».

Буржуазное благополучие, так легко усыпляющее ум, корректируется у Елены Штакеншнейдер ее органическим неблагополучием. Она имела право зачислять себя в стан «униженных и оскорбленных», но не людьми, а природой. Ее впечатлительность и вдумчивость выгодно отличают ее от ее сестер, самых заурядных представительниц буржуазного круга.

О своих сестрах Елена Андреевна упоминает в дневнике редко. Из женщин ее внимание привлекают главным образом передовые, как Л. Шелгунова, А. Энгельгардт, Е. Конради, первые студентки, сестры Сусловы, сестры Корсини и т. д. Из женщин интеллигентных, но порывающих с патриархальным бытом, особою ее симпатией пользуется Екатерина Павловна Майкова, наиболее подходящая к ее идеалу женщины.

Преследуя всюду позу и лицемерие, она придирчиво относится к некоторым передовым женщинам, например, к сестрам Сусловым. В мужчинах она тоже более всего любит искренность и непосредственность. Поэтому она так любит Полонского и с такой нежностью говорит о поэте М. Л. Михайлове. Литераторы привлекают ее особое внимание: о людях других профессии-художниках, актерах — она говорит гораздо реже и меньше. Зато в дневнике ее дан ряд мелких зарисовок, ряд характерных штрихов из жизни писателей Перед нами, как на сцене, проходят, говорят и действуют рассеянный до анекдотичности, незлобивый Полонский; желчный Щербина, задевающий всех своими эпиграммами и плачущий от малейшей царапины его самолюбию; жизнерадостные, подвижные и болтливые, порхающие из дома в дом Григорович и Данилевский; жертвы запоя Мей и Помяловский; замкнутый и молчаливый, воодушевляющийся только при чтении стихов Бенедиктов; воплощенное, самообладание и будущий крупный общественный деятель, по своим идейным запросам стоящий головой выше всех окружающих, Петр Лавров; спокойный Гончаров, мятущийся Достоевский и т. д.