Дневник Гуантанамо - [32]

— Мне тоже! — ответил я.

— В Коране говорится, что, если кто-то убил одну душу, считается, что он убил все человечество, — сказал переводчик, пытаясь достичь перемирия.

Я неодобрительно посмотрел на него.

— Я не тот, кого вы ищете! — сказал я на французском и повторил на простом английском.

Том, офицер нью-йоркской полиции, начал говорить:

— Я уверен, ты против убийства людей. Мы ищем не тебя. Мы пытаемся найти парней снаружи, которые хотят навредить невинным людям.

Он говорил это, показывая фотографии, на которые я отказывался смотреть: каждый раз, когда он пытался подсунуть их мне, я отворачивался. Я не хотел, чтобы он получил удовольствие от того, что я хотя бы посмотрел на них.

— Слушай, Ахмед Рессам сотрудничает с нами, и у него большие шансы уменьшить свой срок до 27 лет, а он очень плохой человек. Кому-то вроде тебя нужно поговорить всего около пяти минут, и ты будешь свободен, — сказал Роберт.

В этой фразе не было ни толики здравого смысла. Когда я обдумал его слова, то подумал: «Боже, парень, который сотрудничает, будет в заключении еще 27 лет, после которых он не сможет насладиться никакой жизнью. Какая же жестокая страна!» Мне жаль, но слова Роберта не заслуживали никакого ответа. На пару с Уильямом он попытался договориться со мной о чем-то, привлекая к разговору агента из военной разведки, но меня уже ничто не могло убедить[43].

Было понятно, что следователи привыкли к тому, что заключенные переставали сотрудничать через некоторое время. Так же как я учился у других заключенных не сотрудничать, следователи учились друг у друга обращаться с теми, кто отказывается помогать им. Допрос подошел к концу, и меня отправили обратно в камеру. Я был доволен собой, ведь теперь я относился к большинству заключенных: к тем, кто не сотрудничал. Теперь меня не очень волновало, что я могу находиться в тюрьме до конца жизни. Меня больше бесило, что от меня ожидают сотрудничества. Вы запираете меня в клетку, я не даю вам информации. На том и порешим.

Допросы продолжились с новой командой. Уильям редко посещал их.

— Я не буду приходить до тех пор, пока ты не выдашь нам всю имеющуюся у тебя информацию, — сказал он однажды. — Тем не менее так как мы американцы, мы обращаемся с вами по самым высоким стандартам. Посмотри на заключенного 207, мы предлагаем ему медицинское лечение по самым современным технологиям.

Заключенный, которого он упомянул, был молодым арабом по имени Мишаль Алхабири, во время заключения он был серьезно ранен, а парни из ЕОГ сказали, что он пытался покончить с собой. Следователи несколько раз использовали эту историю, чтобы показать, что США гуманно относятся к заключенным[44].

— Вы просто хотите, чтобы он оставался живым, потому что у него может быть нужная вам информация, и, если он умрет, информация умрет вместе с ним! — ответил я. Американские следователи всегда упоминали бесплатную еду и медицинские препараты для всех заключенных. На самом деле я вообще не понимаю, какие у них еще есть альтернативы! Лично меня держали в заключении в недемократических странах, и медицинское обслуживание было высшим приоритетом. Если заключенный сильно заболеет, он не выдаст нужные данные и, скорее всего, умрет. Это здравый смысл.

Еще два месяца мы спорили.

— Отведите меня в суд, и я отвечу на все вопросы, — говорил я команде.

— Суда не будет, — отвечали они.

— Вы мафия? Вы крадете людей, запираете их и шантажируете, — сказал я.

— Вы, парни, настоящая проблема для закона. Мы не можем применить к вам обычный свод законов. Нам хватит только косвенных доказательств, чтобы уничтожить тебя, — сказал Том.

— Я же ничего не совершал против вашей страны, не так ли?

— Ты — часть большого заговора против США! — сказал Том.

— Вы можете сказать это кому угодно! Что я сделал?

— Я не знаю, ты мне скажи!

— Смотрите, вы похитили меня из моего собственного дома в Мавритании, не на поле боя в Афганистане, потому что вы подозревали меня в причастности к заговору «Миллениум», к которому, как вы знаете сейчас, я не причастен. Так что дальше? Для меня это выглядит так, будто вы хотите повесить на меня что-то.

— Я не хочу ничего вешать на тебя. Просто мне жаль, что ты не видел документы, к которым у меня есть доступ, — сказал Роберт.

— Мне неважно, что написано в документах. Я просто хочу, чтобы вы посмотрели на сообщения от января 2000 года, связывающие меня с заговором «Миллениум». И теперь, после сотрудничества с Ахмедом Рессамом, вы знаете, что я не причастен к нему.

— Не думаю, что ты причастен к нему, и также не верю, что ты знаком с Ахмедом Рессамом, — сказал Роберт. — Но я знаю, что ты знаешь людей, которые знают Рессама.

— Я не знаю, но не вижу проблемы, если все дело в этом, — ответил я. — Знать кого-то — это не преступление, кто бы этот человек ни был.

Молодой египтянин, который в тот день был переводчиком, пытался убедить меня сотрудничать. Почти как и все остальные переводчики в Гуантанамо, он называл себя Мохаммед.

— Слушайте, я пришел сюда, жертвуя своим свободным временем, чтобы помочь вам, парни. Единственный способ помочь себе — говорить, — сказал он.