Дневник для Стеллы - [265]
Читателю «Дневника для Стеллы» невозможно не заметить того обстоятельства, что на его страницах то и дело по разному поводу проскальзывает отчетливая неприязнь автора ко всему ирландскому. У епископа Клогерского «милая ирландская забывчивость»; сестре Парнела «несколько свойственна ирландская бесцеремонность»; в другом месте он замечает: «… зимой в Лондоне нет ничего хуже, нежели полчища ваших ирландцев… впрочем, я всегда держусь от них подальше». Свифт с подчеркнутым пренебрежением относится к оценке его писаний ирландской публикой и уверяет, что вообще предпочитает обходиться без ее одобрения. Следует отметить, что такого рода неприязнь характерна не только для «Дневника». «Известия о раздорах, связанных с выборами мэра Дублина, — пишет он Кингу 13 октября 1713 г., — занимают нас ровно столько же, как если бы вы прислали нам отчет о своем маленьком сынишке, забавляющемся вишневыми косточками, и вообще самое лучшее, что может сделать ирландское правительство, — это не беспокоить нас своими делами» [Ibid., 391.]. «Поверите ли, — читаем мы в „Дневнике“, — я серьезно убежден, что если бы ДД не жили в Ирландии, то я не вспоминал бы о ее существовании и двух раз в году». Свое назначение в деканат св. Патрика он воспринимает как изгнание, как ссылку. «Газеты поведают вам, — пишет он Дайперу, — что я вновь осужден на житье в Ирландии» [Ibid., 346.].
Как ни мучительны были для него последние недели в Лондоне, как ни тяжело было ему наблюдать развал кабинета, там была жизнь, там вершились судьбы Англии и шла напряженная борьба, которая соответствовала его темпераменту и склонностям, там было где развернуться его таланту. Здесь, в Ирландии, все казалось ему провинциальным и убогим, а местные конфликты в сравнении с тем, что происходило в Лондоне, представлялись мелкими дрязгами. Но это еще не все. Ведь он добыл для ирландской церкви первины, а там почти никто не признавал его заслуг, ведь его имя так и не было официально упомянуто в связи с этим делом. Зато все прекрасно знали, что, бывший сторонник вигов, он перешел на сторону тори и был правой рукой свергнутого ныне кабинета. В парламенте и магистратах Ирландии преобладали виги (недаром Свифт с таким раздражением писал об ирландском парламенте тех лет, требуя его роспуска и выборов нового, лояльного к тори). Представители различных религиозных сект — а они составляли не меньше половины английских поселенцев в стране — ненавидели тори, потому что именно тори ввели в Ирландии Акт о присяге и преградили им путь ко всякого рода должностям, а Свифт был рьяным сторонником Акта о присяге. Наконец, все поселенцы в Ирландии — и сторонники англиканской церкви, и нонконформисты — считали, что кабинет тори готовит реставрацию Стюартов, а это было бы на руку коренному населению страны — католикам-ирландцам и во вред всем протестантам: и приверженцам англиканской церкви и диссентерам.
Но и помимо всего этого, что было ему, первому публицисту страны, делать здесь, в Ирландии, лишенной и тени политической самостоятельности? Здесь завистливо игнорировали стремительный взлет, произошедший в его судьбе, и по-прежнему числили в одном ряду с прочими писаками, а для его гордости это было непереносимо. И, кроме того, по рождению он был англичанин и никогда этого не забывал. Он, по-видимому, вполне искренно, будто заклинание, вновь и вновь твердит в «Дневнике» о своем желании уехать в Ларакор, увидеть свои ивы и кустарник, словно стараясь убедить самого себя, что именно в таком образе жизни, вдали от министров и политики, заключается счастье, но в душе прекрасно понимал, что такое счастье не для него. И жить он хотел в Англии.
Должно было пройти несколько лет очень замкнутого, сурового существования, прежде чем Свифт окончательно осознал, что отныне его судьба навсегда связана с этим островом, что и он теперь — один из этих второсортных подданных английского короля. Вот тогда-то и родилось у него желание показать своим торжествующим соперникам в Лондоне, что и там, в Ирландии, он может быть для них страшен, что и в изгнании он заставит их считаться со своим пером. Тогда-то и появились его знаменитые «Письма суконщика» (1724—1725), всколыхнувшие всю Ирландию и явившиеся важнейшей вехой национально-освободительного движения в стране. Вместе с тем не следует, конечно, упускать из вида, что, выступая в этих своих памфлетах против всякого ущемления прав ирландцев в вопросах управления, торговли, ремесел и законодательства, Свифт первоначально вел речь не о коренном населении Ирландии, а о переселившихся туда англичанах. Он недвусмысленно высказал это в письме к графу Питерборо от 28 апреля 1726 г., которое он просил передать тогдашнему премьер-министру Уолполу и в котором он по пунктам изложил свою программу урегулирования ирландских дел. Первым пунктом в нем значится следующее: «Поскольку всех людей, родившихся в Ирландии [курсив Свифта. — А.И.], называют ирландцами и обращаются с ними как с таковыми, несмотря на то, что их отцы и деды родились в Англии, а их предки завоевали Ирландию, то из этого следует всепокорнейше умозаключить, что, в соответствии с принятыми у всех других народов и в частности у греков и римлян обычаями, с ними должны обращаться таким же образом, как и с любыми подданными Британии» [Ibid., Ill, 131.].
