Дневник дерзаний и тревог - [50]

Так, неожиданно я набросал стихотворение о Шекспире, распавшее позже на два сонета, еще ранее стихи «Гоголь в Риме» и «Ясная Поляна». И вдруг предстало видение: осень, проселок, всадник... Кто он? Бедный владелец нескольких деревушек, собравшийся жениться на первой красавице Москвы, приехав устроить свои дела, из-за чумы застрял в деревне, и вот рой гостей досаждает ему, и, словно вышедшие из могил, они раскрывают «тайны гроба», и поэт, как бы помимо своей воли, - таковы его природа, его призвание, - дает им, как бог, бессмертие в их славе или позоре, - это «пир во время чумы», а внешним образом, исторически, это и будет «Болдинская осень».

Но столь обширное поэтическое содержание напрасно пытаться запечатлеть в одном стихотворении и даже в цикле, напрашивается целая поэма, а еще лучше - трагедия, с Хором Муз?! Так, неожиданно вызрел замысел новой мировой драмы с местом действия вплоть Древней Греции, с участием Муз, для которой проблемы с изучением материала не вставало, все было у меня под рукой, все читано и перечитано...

И я, еще не завершив работу над трагедией «Державный мастер», начал набрасывать трагедию «Мусагет» - драму о Пушкине, да еще в стихах. Ну-ка, придет ли это кому в голову? Главное, можно ли справиться? И мне бы никогда не пришло в голову, не говоря о героях, просто обратиться к драме в стихах в наше время, если бы не осознание ренессансных явлений русской жизни и культуры, с тем перспективы и масштабы творчества поднимаются на порядок выше, если не на два или три.

Я набросал трагедию «Мусагет» в течение первых трех-четырех месяцев 1997 года, еще до завершения «Державного мастера». Вопреки продолжающемуся развалу в стране, надо сознавать, что в творческом плане пока я переживаю лучшее время, какое может выпасть на долю поэта. И нечего роптать на одиночество и возможное и даже длительное непонимание, твердил я себе, поэтические создания останутся.

Именно в эти дни, продумывая темы стихов, собственно философской лирики, я неожиданно пришел к мысли, что вариации на эти темы и мотивы лучше всего, продолжая традиции Петрарки и Шекспира, исполнить в сонетах. Тому были весьма основательные причины. В обычных формах, даже объединяя в цикл, нельзя бесконечно варьировать одну и ту же тему, а в сонетах - это-то и предполагается. При этом я продолжаю классическую, ренессансную традицию, что и требуется и что соответствует моей поэтике и моему миросозерцанию, с совершенно новым и всеобъемлющим содержанием.

Я закончил две трагедии, большие по объему, как мировые драмы отнюдь не предназначенные для театра, типа «Фауста» Гете, почти одновременно. И вышел в город на поиски издателей.

Вы помните, как вышел Мастер у Булгакова со своим романом из своего подвала? В это время появилось множество издательств, но, странное дело, их найти, оказалось, весьма затруднительно или вообще невозможно. Многие издательства не имели своих помещений, лишь юридические адреса. А в тех, более преуспевающих, книги издавали за счет автора или вовсе не печатали современных писателей.

И всюду о драме в стихах и слышать не хотели. Со свободой печати выступил новый цензор - деньги, или иначе, вкус массовой публики. Классику издают широко, но малыми тиражами, что удорожает книгу. Классику издают красочно - как альбомы и подарочные наборы конфет, оказывается, для крупных фирм - для подарков в праздники и при деловых встречах.

Между тем приблизилась дата - 200 лет со дня рождения А.С.Пушкина. Возможно, «Мусагет» был бы издан, если бы не случился дефолт. Во всяком случае, так мне говорил Яков Гордин, известный историк, из семьи пушкинистов.

Затруднения с изданием мировых драм заставили меня вспомнить о театре. Возникали новые замыслы, в частности, об эпохе начала XX века, изучением которой я занимался с первых шагов в литературе. Становилось ясно, будут новые драмы, а вот от жанра мировой драмы должно пока отказаться.

«Державный мастер» и «Мусагет» подверглись большим сокращениям, выпали из них мифологические сцены, а из трагедии о Пушкине вся линия «Пушкин и Керн», из которой впоследствии вышла веселая драма в четырех действиях. «Веселая драма» - это выражение Моцарта, так он определяет жанр его «Дон Жуана».

Выработав собственную форму драмы (шекспировская форма с элементами древнегреческой трагедии), я не отказался от мысли создать мировую драму типа «Божественной комедии» Данте или «Фауста» Гете, всеобъемлющее произведение Новейшего времени. Для подобного замысла необходимы первоисточники, высокие произведения искусства не вырастают на пустом месте. В основании создания Гете лежит средневековая легенда, вынесенная им еще из детства, когда он видел представления кукольных театров о Фаусте.

К этому времени я закончил очередную обработку двух романов «Золотой парусник» и «Метаморфозы», которые соединились в один под новым названием «Мистерии Серебряного века» (ныне "Восхождение"). Это я сделал, зная уже, что этот роман, в основе которого легенда о русском художнике и путешественнике, открывшем тайну света, и послужит первоисточником мировой драмы, драматической поэмы или трагедии (все эти жанры в равной степени относятся и к «Фаусту» Гете), к осуществлению которой я приступил на исходе XX века.