Дневник читателя. Русская литература в 2007 году - [29]

Радость не отменяет боли, гнева, сознания несправедливости. Ишхана очень жалко. И не его сыну Гамлету и невестке Карине в ту ночь утешиться тем, что Ишхан снова с Ливой. Как и Стремухину – тем, что мать, в смерти которой он себя винит, наконец соединилась с его отцом, которого всю жизнь любила и ждала. Всему свой черед. Рай на земле невозможен, но и ад не так силен, как мнится всякой мрази.

А у рыжих тинейджеров все получится. Девочка, что не позволила любимому лишнего и расскажет отцу (хозяину чудо-сада, где растут чудо-яблоки всех сортов) правду о том, что с ней приключилось, знает: жить надо правильно. И радостно. Возможно, она вразумит не только своего рыжего рыцаря, но и всех нас.

Нашу длань к Твоей, Отец,

Простираем в бесконечность!

Нашим клятвам даруй вечность,

Наши клятвы – гимн сердец!

Расслышать сквозь грохот магнитофонов, писк мобильников, урчание иномарок, треск крушимой мебели, рев ливня, каскады матюгов, истеричное хихиканье на грани плача и подлинно мучительные стоны мелодию Шиллеровой оды, сохранить ее чистоту, гармонию и силу, построить на ней сверхплотный сегодняшний роман – это значит указать путь в волшебный край чудес, иначе – в Бухту Радости. Что Дмитриев и сделал.

...

7 мая

Обретение молодости

Майя Кучерская. Бог дождя. М.: Время

Первоначальная версия романа Майи Кучерской появилась десять лет назад в журнале «Волга» под заголовком «История одного знакомства». Тогда же об «Истории…» сочувственно высказалось несколько вдумчивых критиков, обращавших внимание преимущественно на рискованный сюжет – любовь юной неофитки к духовнику-монаху, разработанный честно, точно и с большим тактом. Кучерскую расслышали – насколько вообще может быть расслышан современный писатель, выговоривший свое слово (а не набор банальностей, всем давно ведомый и потрафляющий ожиданиям публики). Можно было счесть задачу решенной. Особенно Кучерской, ныне занявшей крепкие позиции в литературном мире, выпустившей подряд две очень ярких, хорошо встреченных и отнюдь не похожих на «Историю одного знакомства» книги – «Современный патерик» (М.: Время, 2004) и биографию цесаревича Константина Павловича (М.: Молодая гвардия, 2005 – обе в свою пору мной рецензировались; см. «Дар радости – радость дара» и «Все они красавцы. Неюбилейные заметки о двух неюбилейных биографиях» в соответствующих выпусках «Дневника читателя»).

Но Кучерская радикально переписала роман, который теперь называется «Бог дождя». Взрывоопасный сюжет сохранился. Как и контуры характеров трех главных героев: рассказчицы (из Маши она стала Аней), монаха Антония, которого ей выпало полюбить, подруги по имени Петра, оказавшейся «счастливой» соперницей. Настаиваю – контуры. Психология персонажей очерчена тщательно, со множеством выразительных и словно бы оспаривающих друг друга нюансов, но смысловые зияния здесь, пожалуй, не менее важны. Волей автора Анечке не дано до конца понять, с кем же все-таки свела ее судьба, а потому и сама она раскрывается не полностью. Финал, в котором героиня узнает «всю правду» (отец Антоний соединился с Петрой, у них родился ребенок), двоится не только меж явью и сном (акцентируется вторая версия), но и меж реальностью (сон может быть вещим) и фантазией героини, и в канадском далеке еще не способной освободиться от беззаконной страсти, ревности и желания посчитаться с обидчиками (сон может быть лишь отражением дневного сознания). Это двоение бросает отсвет на всю историю – ту же, что десять лет назад, но качественно иную. Гораздо более объемную – и в плане «разработки» (в книге стало гораздо больше воздуха и жизни – пейзажей, отбегающих в сторону историй, бытовых зарисовок, портретов «второстепенных» персонажей), и по сути.

Дерзну сказать, что в «Боге дождя» история недозволенного чувства утратила тот привкус «невероятности» (и, стало быть, интригующе-пугающей притягательности), который был так силен в прежней версии. Да, любовь к монаху для верующей – страшное испытание. Ну а если бы героине досталось полюбить женатого мирянина? Или человека, утратившего самую способность любить? (Между прочим, нечто подобное говорит о себе о. Антоний.) Или просто любящего другую, быть может, из сострадания? (И такой мотив в романе намечен.) Слышу в ответ: да разве можно сравнивать! А по-моему, нельзя не сравнивать – вернее не ощущать, как за «предельной» ситуацией встает череда случаев «обыкновенных» (ох, как кому!), но тоже превращающих душу в «кровавую кашу».

И другое. Предположим, беззаконное чувство героиню бы не настигло. Проще ли была бы ее жизнь по воцерковлении? Не настигли бы другие соблазны? (О них в романе говорится немало.) На сколько дней (недель, месяцев) хватило бы ей новообретенного просветленного покоя? Кучерская и не думает скрывать тех трудностей, встречи с которыми для верующего практически неизбежны. Случай Анечки потому и предельный, что принадлежит двум историям – «любовной» и «церковной». Каждая из которых предъявляет тем, кто в эти истории входит, очень жесткие требования. Всегда и всем. А счастье дарует только некоторым.

Обрела ли его героиня Кучерской? Отвечает на этот вопрос не сюжет с двоящимся финалом, а воздушная фактура романа и его интонация – интонация «чудесной серьезности» с неизменным «мальчишеским» юношеским тембром. Та самая, о которой героине впервые поведал на лекции профессор Журавский. Та, что перешла от Вергилия к Гельдерлину и, оказывается, может звенеть и после внезапной смерти одинокого профессора… После душевной сумятицы, приступов богоборческого отчаяния, осознания безвыходности, после «примирения с действительностью» и бегства в уютный заокеанский мир, после снов и пробуждений, сулящих не только новые сны, но и столь желанное героине возвращение домой.