Дневник артиста - [38]

19 марта 2004 года

Полный бардак. Душно и накурено. Еду кто-то съел до нас, и только торчат бутыли водки. Это в гримерке. Стульев тоже нет. Зато зал атасный — в хорошем смысле слова. Ба-альшой, и звук отличный. Только клуб этот без пол-литры не найдешь, затерялся где-то возле «Дубленок на Ленинском». Это я про новую «точку».

Один отличный, крайне уважаемый мной музыкант обнял меня и говорил слова. Блин, но какой же у него ужасный сладкий парфюм. До сих пор все пахнет. Какой хороший человек и какой дерьмовый запах.

Брали интервью. Корреспондент стыдливо сказал, что оператор мертвецки пьян уже. И что, наверное, мне это не впервой. Оператор все ронял, но снимал. Потом долго благодарил. За что — было не слышно, музыка играла громко.

Первую песню было страшно петь. Страшно было даже шаг по сцене сделать. Потому что казалось, что у меня случится инфаркт. Почему — не могу сказать. Но инфаркт, конечно, не случился, и дальше все стало очень весело, и даже было видно, как отлично зал нас принимает.

Мне кажется, мы самые жизнерадостные ребята из всех. Потому что такая энергия. Радости от жизни.

20 марта 2004 года

Я в тумане, только не спрашивайте почему, потому что говорить не буду. Жизнь кажется нереальной. Прошло чтение стихов. Б…, какая убитая квартира и какие милые люди.

Было очень уютно почему-то, может, мне просто друзей не хватает, а артист — это замазка такая просто? Как Кирпич говорил: «Замазка, как у фраера, но не фраер, это точно…»

Завтра мы все можем фотографироваться на фоне сноубордистов. Потому что мы завтра играем на фестивале них. Их. Сноубордистов. В Новопеределкино. Эх-ма. Даже как-то весна тут не так смотрится, как смотрелась бы зима.

21 марта 2004 года

Про сноуборд-фестиваль. Если бы дело было не в Новопеределкино и если бы прямо по курсу не была большая заснеженная гора, то был бы тухляк, конечно. Потому что к шести вечера народ становится маргинален, даже если таковым не был. И потому, что организация прихрамывала.

Но мы колбасились насмерть. В какой-то момент до меня дошло, что я не тот добрый, интеллигентный человек, которого я знаю, а что я щас прямо слезу со сцены и пойду дам в рожу тому, кто кидает в нас снежки. Дело в том, что если снег тире вода попадет в приборы, все на фиг закоротит и током рубанет. Помимо того, что лицом поймать эту хрень не хочется. Пафа сказал, что ждал прямо, какая пуля прилетит в него. В какой-то момент башню сорвало совсем, и я прям ору: «Кидай, сука», — по типу рвать тельняшку на груди. Люди перед сценой дружно порадовались. Снежки на время прекратились.

Потом мы с одним парнем разделись на морозе. Я до майки, а он совсем. И махал рубашкой и кричал. Было жутко холодно почему-то, а под ногами каша. Наверное, для снега жарко, а для людей холодно. Некоторые орлы ловили свой кайф и колбасились прям в грязи.

Короче, смысл переться в холодное Новопеределкино и петь перед странным народом в том, чтобы понять, что если что, то кидай, сука.

Особенно проявил себя трактор, похожий на асфальтовый каток. Он так бодро лез в гору и трамбовал снег по почти отвесной стене, что настроение поднималось. Хотя оно и было вполне стоячим.

До меня дошло: понимание невозможно. Оно возможно только с теми, кому ты доверяешь. А с остальными — нет. И это не важно, потому как что-то все равно происходит в душе.

22 марта 2004 года

Сегодня весь день режу правду-матку. И очень нравится. Опять отъезжаю в город Санкт-Петербург. А прогноз обещает там дождь.

Последние дни меня не покидает ощущение, что у меня подсодрали кожу — эмоционально. Как будто слетел какой-то ороговевший защитный слой и проглядывают всякие ранимые поверхности. К этому прилагается легкое головокружение как бы и, что совсем странно: мне было что ответить на вопрос, какое небо мне нравится. Катя, с которой мы вместе вывешиваем ответы на вопросы дорогих сердцу поклонников(ниц), уже приготовилась к тому, что я скажу, что на этот вопрос отвечать не буду. И тут выяснилось, что я предпочитаю ночное небо, когда проглядывают верхи или шпили высотных зданий и огни города мешаются со звездами.

Есть ощущение, что все удается.

25 марта 2004 года

Мы жили на улице Плуталова. Наверняка это такое Плуталово, где плутаешь. Мне сказали, что после восьми вечера парадный вход закрывается и выход через Бармалеево. Ну точно, думаю, это такой питерский сленг: ну как подъезд у них — парадная, булка — это белый хлеб, а Бармалеево у них — это черный ход. У них во многих домах есть черный ход, потому и специальное обозначение есть.

Вышли мы, короче, через это Бармалеево, и я смотрю на соседний дом, а на нем вывеска: «Бармалеева, 25». Тут до меня и дошло, что это просто название улицы такое, а вовсе не питерский прикол. Хотя это супер, что дом стоит там, где с одной стороны Плуталово, а с другой Бармалеево.

Чувак в Питере ночью на улице сказал: «Я вас узнал, вы Земфира». Сильно, да?

Я основательно торчу над волнами, поэтому — увы и ах — не нравлюсь кое-кому, кому надо нравиться. И надо переписать у кого-нибудь песню «Все равно я встану», чтобы слушать ее и наполняться этим духом. Потому что надо все побеждать. Особенно обстоятельства.