Дневник, 2009 год - [59]

Потом приехал Витя Матизен, рассказывал о своеобразии речей Никиты Михалкова и о том, что все это еще не закончилось – несгибаемый Марлен Хуциев еще будет судиться. Всех аргументов не привожу. Естественно, седьмой член жюри все одобрил.

3 апреля, пятница. Утром, когда все жюри поехало по пушкинско-набоковским местам, я под дождем и по раскисшему снегу погулял по моему любимому Гатчинскому дворцовому парку. Обошел весь дворец, послушал звон курантов, похожий на шелест времени. Какая печаль по минувшему! На площади перед дворцом нашел никогда ранее не виденную мною мемориальную плиту. Наверное, раньше об этом рассказывал экскурсовод. Именно здесь, перед дворцом, на огромном митинге в ноябре 1917-го года первый военный комиссар Николай Дыбенко уговорил казаков прекратить выступления против только что родившейся новой советской власти. А так бы, смотришь, и восстановили бы казаки вместе с ребятами из дивизий Краснова Временное правительство. Огромная, посыпанная песком площадь со стоящим на ней невысоким памятником Павлу Первому сразу ожила. Голоса, крики, хриплый голос молодого наркома. Ах, какая непростая шла жизнь!

Потом дошел до Приаратского дворца. На улице, почти обращенной к озеру, несколько сожженных деревянных домов. Высокие, как колонны, стройные печные трубы – жгут дома на лучших исторических местах, с видом на озеро и еще на царские достопримечательности. На одном из заборов, окружающих свежее пепелище, краской выведен призыв к прокурору. Постоял на площади перед дворцом: вспомнил былое, рыцарские турниры, горячий глинтвейн. Ах, Генриетта Карповна, ах…

Во время обеда обнаружил новость, меня обескуражившую. Губернатор решил дать свой приз не «Морфию» Алексея Балабанова, а фильму по повести Василя Быкова «Обреченные на войну». В контексте посещения именно сегодня Гатчины новым Патриархом Кириллом это вполне логично. Честно говоря, это следствие того, что опять я изменил своей интуиции и пошел на поводу у нашего маленького жюристского общественного мнения. До сих пор считаю, что «Морфий» – это лучший фильм фестиваля, но Андрей Звягинцев очень хвалил «Побег». Матизена не устраивало освещение еврейской темы, да, некий пересол был, я не стал спорить, потому что все остальное ладно складывалось, но в результате, фильм остался за бортом. Ах, как жаль! Вторая новость, – это наши журналисты, которые не могут без знакомой и приторной якобы левизны. Слухи о решении по основным номинациям уже разнеслись, и журналисты взялись за обиженных. Они дали свой приз документальному фильму Валерия Харченко «Бродский. Довлатов. Последнее слово». Я смотрел этот фильм дома, в гостинице на своем компьютере, диск: все тот же список имен: Аксенов, Лимонов, эмигранты, все те же устаревшие слова. Кстати, последний до «Свободы последнего слова» фильм Харченко называется «Под руинами мавзолея».

На церемонию закрытия надел, как и предполагал, синий зайцевский костюм с сюртуком и жилетом и ту шелковую рубашку, которая была не стирана еще со времен прошлого фестиваля. Приготовил еще и сюрприз, памятуя мои прежние размолвки и с губернатором, и с городским головой: взял свою кожаную сумку и положил в нее две надписанные мною последние книги: роман и дневник. Ход: чего они уж мне на этой сцене не дарили, теперь и я им что-то подарю. Естественно, в смысле прочтения, надеюсь только на их жен.

Мне все говорили, что церемония закрытия прошла хорошо, но мне она показалась путаной и не очень яркой. Если во время открытия Майоров довольно остроумно играл с текстом, то на сей раз делать этого было не с кем. Не вынесли на сцену ни энциклопедии, ни Толстого, а поставили только несколько показательных томиков. Это не производит впечатления, а вот гора из 60 книг – было бы, конечно, другое дело. Вдобавок ко всему Миша Трофимов еще и посвоевольничал и изменил устоявшийся регламент: я всегда вручаю все три главных приза. Из-за этого возникла некоторая неразбериха.

Больше всех решением жюри, кажется, был доволен А. Прошкин, в разговоре он вспомнил, как яростно здесь же, в Гатчине, жюри не приняло его «Капитанскую дочку». «Ах, это та «Дочка», где любовь проходила в сусеках с зерном и где вы демонстрировали выставку икры и осетровых?»

У поезда уже в Ленинграде меня встретил Дима Коралис, и что-то я ему наговорил в диктофон. Теперь начинаю побаиваться своего старого интервью, которое я дал в прошлый свой приезд в Ленинград.

4 апреля, суббота. Встретил Витя, и через тридцать минут мы уже были дома. Лена стояла у плиты и пекла блины к моему приезду. Мне очень нравится такая жизнь, когда дом полон и возникает ощущение семьи. Вика ползает по полу и топочет своими маленькими ножками. Ехал в одном купе с Женей Сидоровым, который, конечно, тоскует по своей невостребованности. Интересные разговоры шли в автобусе, когда ехали из Гатчины. Чуть-чуть подвыпив, Андрей Звягинцев так интересно говорил о жюри и о своих литературных пристрастиях. Мне он очень нравится своей внутренней сосредоточенностью, прорываемой иногда мальчишеской разгульностью. Он дружил со своим земляком Костей Одеговым. В автобусе Андрей, в том числе, рассказал, что в какой-то компании, когда он говорил о маканинском «Антилидере», будто бы сказали: «А Есина ты читал?..» Здесь я вдруг довольно зло сказал: «Да куда вы все денетесь, через двадцать лет все мое переэкранизируете. Но только мне уже по этому поводу не надо будет беспокоиться».