Дневник, 2009 год - [41]

Автомат можно чистить очень долго. Практически бесконечно. Когда надоедает, можно на спор найти в автомате товарища грязное местечко, ветошью, насаженной на шомпол, ткнувшись туда, где грязный налет трудно истребим, в какие-нибудь закоулки спускового… на ствол газовая трубка и цевье. Скручиваю пламегаситель. Автомат становится гол, легок и беззащитен…»

В шестом часу поехал в театр Гоголя на «Портрет», смотрю уже во второй раз. Спектакль мне определенно нравится еще больше – Сережа ставит другую, может быть, даже менее выигрышную, чем А. Бородин, задачу. Завтра закончу статью о театре Гоголя, еду за недостающими чертами. В метро и на эскалаторе читаю Прилепина и тороплюсь домой, чтобы спокойно в сладостном безделье закончить книгу. Так я только в юности читал «Всадника без головы».

13 марта, пятница. Утром вдруг почувствовал себя плохо – на грани простуды, решил никуда не ездить и никуда не ходить. Да и с дыханием последние дни очень неважно, боюсь, не разрастается ли в недрах легких что-нибудь. Закончил статью о театре Гоголя. Практически статью не дописывал, осталась обида на Сергея Яшина за его невыполненное обещание взять в театр Игоря.

На сцене в театре имени Гоголя в гоголевские дни.

Начать с известного восклицания: «Знаете ли вы, как я люблю театр!» или с «простенького», – «давно я хотел написать статью о московском театре им. Гоголя»? И если название театра определилось, то надо начать с объяснения. Может быть, потому я хожу в этот театр, что довольно давно, в начале перестройки, когда люди в театр не ходили, а сидели у телевизоров и с надеждой, – правда, не реализовавшейся! – наблюдали за съездами Советов или читали «разоблачительные» книги бывшего начальника ГлавПУРА Волкогонова, вот именно тогда в этом театре шла моя пьеса «Сороковой день». Это ведь уже немало для любви! А может, любовь к театру возникает как привязанность к определенной газете? С годами мы ведь понимаем, что подряд все газеты читают только старые политики, а взрослея и становясь опытнее, мы читаем лишь по интересам. Скажем, «Советская культура», я помню эту газету, которая была неизменно лучше, чем нынешняя «локально»-ориентированная «Культура», или «Спорт», или «Литературная газета», либо то, что соответствует твоим взглядам, и что тебя – это немаловажно – не раздражает. Это называется – применительно к газете – совпадением политических взглядов, а когда дело касается театра, здесь дополнительно возникает и понятие – совпадение эстетики. Я с этим театром совпадаю.

Я уже заметил некое, я бы сказал, своеобразное отношение к этому театру снобистской интеллигенции. Может быть, это связано с его особым расположением возле Курского вокзала, а может быть, с идеологическим атавизмом, – когда-то именно здесь стартовала печально-знаменитая пьеса Сурова «Зеленая улица». Эту пьесу о советских достижениях наших транспортников, где «хорошее» соревновалось с лучшим, естественно, не могла полюбить ни интеллигенция, ни даже «в нагрузку» достаточно нетребовательный прошлый зритель. Но время минуло, давно уже от «Курской-кольцевой» станции метро к театру ведет специальный тоннель с указателем, репертуар сменился. Далекое стало близким. Правда, репертуар этот своеобразный, здесь при обилии знаменитых и увлекательных зарубежных пьес идет в основном и явно с приоритетом, я бы сказал сугубо русский театральный репертуар. Приветствуется ли сейчас этот репертуар, гораздый на быстрые смены смыслов и приоритетов, театральной общественностью и критиками? Не знаю критика, полюбила цирк на сцене, фривольность в поведении персонажей, простоту до нищеты декорации и прочие современные прелести, возникшие с новым временем. Но время сказать о главном режиссере.

Сергей Иванович Яшин – я с ним дружу – пришел в театр, наверное, лет двадцать назад. И кстати, просмотрев, как положено в этих случаях, текущий репертуар, он довольно скоро снял мою пьесу, к чему я отнесся совершенно спокойно, но пьес после этого уже не пишу. Он ученик знаменитого театрального режиссера Андрея Гончарова, а согласимся, это уже немало. Как-то я с ним разговорился на немодную тему статистики. Выяснилось, что он всего поставил чуть больше ста спектаклей, и почти сорок в театре, которым руководит. В Яшине есть некая не модная нынче русская страсть к работе. Я бы даже сказал, не по должности, не «главрежская». Эти господа обычно долго раздумывают, собираются и, как мы видим даже по нашим крупным театрам, ставят иногда довольно плохо. В этом мы с ним сходимся, я тоже не очень представляю себя вне каждодневного и упорного дела. Он ставил спектакли у себя в театре, потом – в Ленинграде у Товстоногова, в московском Малом, в имени Маяковского, на Малой Бронной, в Центральном детском, в новосибирском театре «Глобус». Такая жадность мне понятна, я сам тоскую, когда нет работы или крупного замысла, ищу, пишу дневник и от него ухожу к статьям, пока снова не замаячит роман. Вещь вполне естественная для человека, навсегда связавшего себя с искусством. Правда, иногда в немолодом возрасте искусство как таковое порой заменяется искусством тусовки, что тоже нелегко и требует определенной режиссуры, но это уже отходы от судьбы. Мне иногда кажется, что Сергея Ивановича, как наваждения, переполняют какие-то яркие сценические видения. Картины человеческого быта, проносятся искореженные страстью лица, мечты о любви и верности сменяются коварным пафосом всечеловеческого предательства, все неистово, противоречиво, неожиданно. Как и в его спектаклях. Я многое бы отдал, чтобы узнать, что в этой очень непростой голове и как все это потом укладывается в стройные прописи театра. Во всем этом есть какая-то стремительная жадность ко всему комплексу жизни. Как и любой русский, Сергей Иванович – человек не теплого угла, а вселенной. Отсюда, наверное, и такой обширный и неожиданный репертуар. Может быть, в Москве такой же по количеству названий репертуар есть только у другого такого же жадного до жизни главрежа – у Валерия Беляковича в театре на Юго-Западе. У него тоже Горький может стремительно смениться «Комнатой Джованни».