Дневник, 2009 год - [33]

На всякий случай во вторник я приготовился обсуждать на семинаре большую повесть Магомета Нафездова. Это повесть о любви с оттенком восточно-кавказского менталитета автора. Обсуждать трудно, потому что переводчик хороший, но неизвестно, каков язык у подлинного автора. Есть интересные детали сегодняшней жизни, быта, и это я прочел с удовольствием. В этом смысле, несмотря на заданность сюжета и некоторых местных обстоятельств действия, – почти все, как при соцреализме – повесть читается с интересом, по крайней мере более ярко выраженным, чем при чтении нашей московской молодежной литературной тусовки.

Но у меня на сегодня был еще один страховочный вариант. Я, кажется, уже писал, что пару дней назад домой позвонил Захар Прилепин. Он хотел бы провести интервью со мной для «Литгазеты». Я уцепился за это обстоятельство и сказал: давай лучше, Захар, во вторник выступи у нас на семинаре в Литинституте, а интервью как-нибудь потом. И Захар, как ни странно, пришел – обязательность ведь не основное качество писателей, хотя настоящий писатель всегда обязателен. Имя Прилепина знаковое, его роман «Санкья» семинар прочитал в прошлом году. Аудитория была полна, пришли ребята из других семинаров. Говорит Захар блестяще, речь его хорошо структурирована, я не мог предположить, – настолько это сделано подлинно и с «нервом», – что парень этот обладает филологическим образованием. Но еще он, видимо, хорошо учился: много читал, много знает, имеет свое суждение и о жизни, и о литературе. К сожалению, мне не удалось, как обычно, записать выступление Захара, а он хорошо говорил о времени, о литературе, о советской литературе, о Лимонове, о литературе новой, о чувстве справедливости. Но Марк Максимов должен был вести в этот день протокол. Вот его точка зрения.

В аудиторию пришло много любопытствующих с других курсов и семинаров, мест не хватало, всем довольный Сергей Николаевич советовал готовить вопросы. Как он же и сказал по обыкновению позже: «Вы ведь вовсе ничем не интересуетесь!..»

«…Записывать надо каждое слово! Нельзя быть такими дураками…»

Встреча вышла хорошая, беседа была спокойной, все улыбались. Вопросы не кончались, хотя раза три-четыре Захара спросили, какие у него любимые книги, хотя он и в первый раз обстоятельно рассказал.

Но по порядку.

Сергей Николаевич заметил, что наш гость – писатель чрезвычайно социальный, в некотором смысле, его искусство настолько привинчено к страшным и «земным» проблемам нашего дня, что это может прямо-таки ужасать некоторых наших «любителей чистого искусства». Но Захар вполне спокойно ответил, что все его «социальное» и есть основа литературы, без которой никуда не деться, главное в литературе – услышать гул времени, резонировать вместе с ним. «Я не очень люблю публицистику. Там много вещей, которые меня просто не интересуют. Мое желание – участие в политической жизни страны. Я могу какие-то вещи предугадывать, умею влиять, направлять… и мне это нравится».

Конечно же, спросили о его отношениях с Лимоновым.

Захар ответил, что виделся с Лимоновым буквально на днях, однако после похмелья, на некоем собрании. Тот был серьезен и сух, Захару же сказал лишь: «От вас сильно пахнет водкой». «Но если серьезно, – продолжал Захар, – бросается в глаза то, что он сейчас как будто стремительно молодеет. Еще год назад он выглядел усталым, вымотанным, издерганным, но сейчас все поправляется. Касательно литературы – это главный человек, определивший литературу сегодняшнего дня. Его можно принимать и не принимать, но он все равно на всех нас влияет. Появление в литературе Лимонова – это настоящий рубеж, разделяющий прошлое и настоящее. Это не относится к его мелким подражателям – вообще ведь ему легко подражать, но Лимоновым трудно быть. Вы только подумайте, как он жил! Ведь он годами живет под слежкой, в борьбе, в нервах». Сергей Николаевич был согласен со всем. Хотя по залу, возможно, пронесся гул. Возможно, на некоторых «любителях чистого искусства» Лимонов не влиял. Впрочем, что примечательно, в интонациях Захара Прилепина не было ничего тотального, он не выносил каменный вердикт нашему времени, а просто делился своими размышлениями. Сергей Николаевич вспомнил потоки пишущих мальчиков, которые любили Лимонова и считали, что пишут так же и не хуже – им казалось, для этого достаточно побольше материться и рефлексировать на тему своих генеиалий.

Захар много рассказывал о своем детстве и даже о своих детях, например, что его сын, еще не умея читать, ложится на диван вместе с книгой, серьезно нахмурив брови – и возвещает: «Я читаю, не мешайте». О том, как начал писать, а ведь произошло это совсем не сразу.

Но интерес публики все больше клонился именно к политической стороне, как ни странно. Во всех его словах чувствовалось и волнение, часто неуверенность – а к неуверенным людям всегда больше доверия.

Вопрос : Откуда в вас столько политики? Кто были учителями вашей литературы?

Ответ : Элементарный взгляд на мою страну – она может развалиться полностью, все идет к тому. Это какое-то физиологическое ощущение ужаса, конца. Что до учителей – бабушка, отец… литература скорее – советская 20-х гг., это Шолохов, Веселый, Мариенгоф. Все это актуально и для нашего времени. В детстве мой читательский выбор был исключительно обыкновенным: Марк Твен, Джек Лондон, Жюль Верн, Дюма, Киплинг, Дойль – но ведь это тоже замечательные писатели.