Дневник 1907 - 1918 - [8]

20 октября

Сегодня Лядов не пожаловал. Прогуливаясь в ожидании по коридору, я натолкнулся на Нодельман и К°, которые быстро шли контр-курсом. «А мы вас ищем!». Хотел им ответить - я вас тоже ищу, - но затем не сказал. Дело касалось того. что, пользуясь отсутствием классов, все собирались, чтобы выбрать и прочесть комедию для рождественского спектакля. Всё как следует, пришла инспекторша и очень тактично и мило села в сторонку. Поднялся гам невообразимый, т.е. такой гам, что послушав его часть, я с головной болью вернулся домой и лёг спать. Ни к чему за этот час не пришли. Я предлагал выбрать комитет из четырёх лиц и поручить ему ведение всего, - этот номер почему-то не прошёл, Балаев, кажется, предлагал «Бабье лето», но никто, даже сам Балаев, автора не знает. Наконец после адского шума, вдруг оказалось, что через четверть часа класс будет занят. Пришли к довольно умному заключению, что двое останутся и подождут какого-то драматического господина, который преподаёт в оперном классе и будет через час, и попросят его выбрать комедию. Но когда же собраться опять? Решили завтра в Консерватории в час дня.

Завтра пойду в час. А из учениц мне больше других нравится Глаголева - уж не говоря, что красивая, говорят, что очень способная, и ещё эта милая манера разговаривать; она меня уже давно заинтересовала.

24 октября

Вчера читали ещё что-то для знаменитого спектакля, но, по-моему, тоже дребедень; хотя многие нашли, что лучше предыдущего и что если ничего лучше не будет, то поставят это. Но это не так интересно. Интересней выборы. Дело в том. что наши ученицы додумались устроить комитет из четырёх лиц для ведения всего: точь-в-точь как я предлагал несколько дней назад, только я думал три ученицы и один ученик, а они решили поровну. Выписали на доске кандидатов. По подсчёту голосов оказалось: Гвирцман 18 (все голоса). Нодельман 15, Абрамычева 14, я 12, Пиастро 6, Эше 4, Глаголева 3. Я имел, стало быть, шесть минусов, причём достоверно известно, что из них пять принадлежат ученикам. Гвирцман прошёл блестяще; пожалуй это и справедливо, так как он более других учеников достоин быть в комитете, да и пользы больше чем от других будет. Ясно, что меня выбрали ученицы, но зачем? Взглянув на себя со стороны, я отлично понял, что буду не только бесполезным, но вредным членом комитета. Я говорю, что я, подобно словам историка, как кардинал, который служит Богу, а в Бога не верует, так и я – нахожусь в комитете по устроению спектакля, значит, принимаю самое деятельное участие в устроении его, а в возможность спектакля не верю. Кроме того, я ужасно занят вообще, а тут пугают, что комитету пропасть дела всякого. Во-первых, шахматы: я собирался непременно пойти в шахматное общество. В газетах объявление, что начинается турнир (Невский, 55) сильнейших игроков, среди них - Малютин. Очевидно, что я пойду смотреть; играют по вторникам и пятницам; вчера - первый день - я не мог, так как был на «Тангейзере», а в пятницу пойду. Во-вторых, с билетами на репетиции Зилоти: Черепнин, как известно, меня «обидел». И вдруг Александру Зилоти пришла в голову мысль переменить контрамарки с зелёных на жёлтые. Он прислал Черепнину десять жёлтых контрамарок и объявил, что зелёные не действительны, а уважаемый старший преподаватель их отдал все Канкаровичу с просьбой вручить тем, кто обладает зелёными. Я ничего этого не знал. Вдруг подходит Канкарович, с которым, кстати сказать, мы были несколько поссорившись, и говорит:

- Господин Прокофьев, у вас есть зелёная контрамарка?

- А что такое?

Он объяснил всё это.

- Ну давайте.

Мы помирились.

Сегодня от Захарова очень милую остроту слышал на известную поговорку: «Лучше поздно, чем никогда», - сказал господин, приехав через пять минут после отхода поезда.

27 октября

Вот ужас, как эти дни я занят, просто как белка в колесе верчусь! Сколько раз собирался присесть и записать сюда и едва наконец сел. Начну с четверга. После научных классов закричали: «Не выпускать никого!» - и начали читать новую комедию - «Уездный Шекспир». Пристали ко мне, чтобы читал я, я сначала упёрся, но потом снизошёл. Я бы, пожалуй, ушёл, так как устал, а вечером ещё Винклер, но на первой скамейке, смотрю, уселась Глаголева, - меня заинтересовало, как это она к делу относится, - я остался. Посреди пьесы, на какой-то остановке, слушатели стали толковать, что не интересно-де, и много пустословия, решили прекратить чтение и прочесть «Летнюю картинку» Щепкиной-Куперник, которую уже раз читали и которая некоторым понравилась, а мне - нет. Я отказался читать, так как горло устало, предложил Глаголевой, она, не ломаясь, согласилась и очень недурно прочла. Большинство решило, что эту самую вещь и надо поставить; я протестовал.

Тем не менее участь «Летней картинки» была решена и мне единогласно предложили роль Юрия.

Я побрыкался, но они действительно правы, в конце концов принял предложение. Содержание пьесы таково. На некую Шурочку, девушку лет семнадцати, смотрят как на малого ребёнка и называют её Крошкой, между тем как она себя чувствует уже взрослой. Она влюблена чуть ли не в дядю своего, Юрия Петровича, которому тридцать восемь лет и который постоянно посмеивается над ней и подтрунивает. Тем не менее он ежечасно находит в ней всё новые и новые прелести. Приходят гости, играют в «фанты». Юрию выпадает рассказать сказочку. Он в ней выражает свои возникающие чувства к Крошке; затем выпадает Крошке поцеловать кого-нибудь. Она целует Юрия и убегает. Происходит замешательство. Все идут «чайпить»