Дневник (1887-1910) - [7]

Семья Лепик - это многоэтажное рабство. Рыжик, в сущности, входит в "систему Лепиков" не как член семьи, а как батрачок. По всем своим чертам это крестьянский мальчик, он "выламывается" из той социальной среды, до которой поднялись его родители.

Психологически здесь особенно сильно и современно реалистическое раскрытие бесчеловечности - понимание беды маленького человека, которому придумывают вину, чтобы таким способом еще больше подчинить его себе. Каждый поступок Рыжика становится в материнском истолковании проступком. Главной карой должно быть всеобщее осуждение Рыжика и его, непременно притворное, раскаяние.

Для читателей "Дневника" Рыжик, которому там посвящены многие важные записи, - как произведению автобиографическому, - представляет особый интерес. В "Рыжике" Ренар создал свой образ положительного героя - в отличие от героев мещанской "Розовой библиотеки", счастливых детей, будущих господ, и детей осчастливленных, будущих лакеев. Человечный образ Рыжика в чем-то предвосхищает крестьянских героев Ренара, "наших свирепых братьев", свирепых, когда дело касается их человеческого достоинства.

Психологизм "Рыжика" - тонкий, весь построенный на высоких критериях любви и ненависти, - целиком принадлежит реализму с его определенностью моральных оценок.

"Рыжик" не имеет ничего общего с натуралистическими летописями семьи, где реальные драмы, в которых повинен буржуазный порядок, затемнены схемами наследственности, биологизма. В "Рыжике" - основа биографическая, а тема его значительно шире: она связана с историей французского общества.

"В буржуазных семьях 1864 года, - пишет Эрнест Рейно, - ребенок непрошеный гость... Мадам Лепик - не исключение".

Надо сказать, что современная Ренару критика, воспринимавшая "Рыжика" на фоне "Паразита" и деревенских рассказов Ренара, оценила повесть в общем правильно, как нечто новое в реалистическом видении действительности.

Прежде чем перейти к этим свидетельствам, важным для понимания "Дневника", отметим, что общение с Жюлем Ренаром не было делом легким, особенно для литераторов. С ними он был, за малыми исключениями, настороже, "ершился", не очень доверяя комплиментам и гневаясь внутренне, когда его не понимали.

Любопытно, что те буржуазные критики, которые ощущали эту взволнованность, эту правдивость Ренара-разоблачителя, вместе с тем пугались ее, усматривали в ренаровском реализме "беспощадность", "жестокость" и т. п. Даже в наружности Ренара они искали приметы сурового, немилосердного судьи. "Мрачное неспокойное лицо, будто вырезанное из самшита. Огромный выступающий лоб. Тонкие поджатые губы, улыбается будто через силу", - писал один критик, видимо намекая на книгу Ренара "Натянутые улыбки". Рыжие волосы Ренара напоминали критику "опасного зверя". Впрочем, честные критики видели, кому опасен Ренар, признавали, что его свирепость направлена против определенной породы людей. "Он не изображает, а пожирает буржуа", - отмечал один критик. Говоря о "Паразите", критика указывала, что этот герой Ренара восходит к типам Дидро и вместе с тем он - современен, напоминает "аферистов высокого полета" 80-90-х годов, их "буржуазное хамство".

Интересны и отдельные попытки обобщений. Известный сатирик и комедиограф Тристан Бернар следующим образом строит творческую родословную Ренара: "В начале 80-х годов литература переживала счастливые дни. Вокруг ее вождя Золя сплотился легион молодых, которые стихийно выдвинулись из поколения, сформировавшегося в годину наших бедствий (имеется в виду поражение Франции в войне 1870-1871 гг., а может быть, и Коммуна. - Б. П.). Их сердца бились в унисон с большим сердцем родины, и потому они освободились от некоей специфической скорби. Слишком огромен был их траур... Они не иронизировали и не изолировались". Это поколение предшествовало кругу Ренара. "Но затем, - продолжает Тристан Бернар, - по мере того как забывалась трагедия, пережитая Францией, пришла еще смена: это были писатели-иронисты, искавшие в самой действительности материала для своей иронии".

Писательница Рашильд - чьи беседы и встречи с Ренаром отражены в "Дневнике" - называет Ренара "здоровым писателем". Он не скептик, - если в нем кипит желчь и ирония, то потому, что он изображает "мерзавцев, именуемых порядочными людьми", и изображает по-своему: "Вытащит занозу и покажет гнойник, злорадно улыбаясь при этом". Рашильд видит прямое отличие Ренара от натуралистов в том, что он может, "роясь в бесконечно малых подробностях" или давая внешне мелкую бытовую сцену, "показать тип человека и даже целого поколения". Это очень важное замечание, здесь резко и верно проводится грань: Ренар - натурализм.

Неверно, замечает Рашильд, будто Ренар пишет, пользуясь методом "последних натуралистов". Для этого он слишком верен реальности.

Критик Монье подчеркивал способность Ренара раскрывать "бесконечно малые явления буржуазной жизни так, что... виден образ вялого, пассивного поколения, оторванного от жизни".

И все же большинство французских критиков, писавших о Ренаре, старались не выходить за пределы "чистой" эстетики даже тогда, когда сам Ренар прямо говорил о своих политических убеждениях и открыто призывал писателей занять свое место на определенной стороне баррикады.