Дневник, 1884 г. - [6]

[26 марта/7 апреля.] Как всегда. С старшими детьми говори[л] за кофе. Ели, ели хорошо. Докончил перевод. Иду отнести книги. Чувствую необходимость большей последовательности и освобождения от лжи — юродство — да. В библиотеке Ник[олай] Федор[ович] как будто чего-то хочет от меня. Мне спокойно с ним. Зашел к Дмоховской. Обедал, как всегда. — Поехал верхом. Дмоховская и Степан Вас[ильев]. Это книгоноша, к[оторый] б[ыл] в Ясной. Он очень изменился. Он ищет единения и согласия. Не мог отделаться от подозрения, что он agent provocateur⁹ (1). С ним велась беседа хорошо. Пришли Златовратский и Маракуев. Златоврат[ский] программу народничества. Надменность, путаница и плачевность мысли поразительна. Я сказал довольно правдиво свое мнение, но не совсем (2). Потом о его сочинениях просто солгал, что читал (3). Вечером набрел на девушку 15 лет, пьяную, распутную. И не знал, что делать (4). Читал Кривенко: Физический труд. Превосходно.

Был у Урусовых. Не ясны совсем, но хороши.

[27 марта/8 апреля.] Утро, как всегда. Ал[ександр] Пет[рович] рассказал про умершую у них женщину с голода. Приехал Юрьев. Надо еще решительнее избегать болтовни (1). Пошел в полицию. Сказали, что девки часто моложе 15 лет. Колокола звонят и палят из ружей, учатся убивать людей, а опять солнце греет, светит, ручьи текут, земля отходит, опять Бог говорит: живите счастливо. Оттуда пошел в Ржанов дом к мертвой, был смущен, не знал, что сказать (2). Встретил Бугаева и позвал к себе. — Тщеславие — чтобы он понял меня. А выйдет праздная, полусумашедшая болтовня (3). Был раздражен и навязывал непричастным людям свое отчаян[ие] (4). Надо самому делать, а не плакаться. Нездоровится, лихорадка и зубы. Заснул после обеда. Приехали мертвецы Шидловские. Надо уходить (5). Написал письма Страхову, Урусову, Черткову. От него хорошее письмо.

[28 марта/9 апреля.] Всю ночь напролет не спал, встал в 6-м утра. Убрал комнату, не неприятно все-таки. Шил сапоги, ходил к Лапатину и на почту. Дремал, читал Кривенко. (Как русским дороги основы нравственности, без сделок.) И Дюма болтовню. Письмо от Черткова, и написал ему. Фет пришел заказывать сапоги. Я слушал его и прекращал попытки своего разговора. Была минута, что мне его жалко было, как больного. Вот кабы чаще. Несмотря на бессонницу и зубную боль, безвредно спал. — Сколько в голове и сердце, но повеления Бога определенного не слышу.

[29 марта/10 апреля.] Встал в 7. Пошел к школьникам. Пил кофе. Читал «Похождения Ярославца». Неправда, чтобы книги в народе Пресновых и др. были дурны. Они лучше тех, к[оторые] им делают. Поехал верхом. Дома не дружелюбно; и то радость. Читал Конфуция. Всё глубже и лучше. Без него и Лаоцы Евангелие не полно. И он ничего без Еванг[елия]. Пошел в школу и на Никольскую, купил книг. Побеседовал с Маковскими. Дома не особенно тяжело. Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за разумение вместо Бога. И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение, и отчаяние, и восторги, из к[оторых] вышло то, что есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать. — Две вещи мне вчера стали ясны: одна неважная, другая важная. Неважная: я боялся говорить и думать, что все 99/100 сумашедшие. Но не только бояться нечего, но нельзя не говорить и не думать этого. Если люди действуют безумно (жизнь в городе, воспитание, роскошь, праздность), то наверно они будут говорить безумное. Так и ходишь между сумашедшими, стараясь не раздражать их и вылечить, если можно. 2) Важная: Если точно я живу (отчасти) по воле Бога, то безумный, больной мир не может одобрять меня за это. И если бы они одобрили, я перестал бы жить по воле Бога, а стал бы жить по воле мира, я перестал бы видеть и искать волю Бога. Таково было твое благоволение. Чертков огорчил меня, но не надолго (1).

[30 марта/11 апреля.] Лег в 11 и встал опять рано. Ходил на чулочную фабрику. Свистки значат то, что в 5 мальчик становится за станок и стоит до 8. В 8 пьет чай и становится до 12, в 1 становится и до 4. В 4¹/₂ становится и до 8. И так каждый день. Вот что значат свистки, кот[орые] мы слышим в постели.

Читал Конф[уция]. Надо сделать это общим достоянием. После завтрака поехал верхом к Бирюлеву. Езда верхом мне стала прямо неприятна — что-то тщеславное вызывается и удаляет от общения с людьми. Обедал Кост[енька]. Я невольно переменился к нему. Не могу теперь не выражать в обращении своей веры. Не даром «церемония» — propriety — обращения с людьми есть¹⁰ целое учение. 1) Этика — основы нравственности и 2) приложение этих основ — обращение с людьми. — Вечер шил башмаки — хорошо. Запоздал — пришли племянницы и Леонид. Пошел c ними пить чай. И до того гадко, жалко, унизительно стало слушать особенно бедную, умственно больную Таню, что ушел спать. Долго не мог заснуть от грусти и сомнений и молился Богу — так, как я никогда не молился. Научи, избави меня от этого ужаса. Я знаю, что я молитвой выражал только подъем свой. И странно, молитва исполнена. Пришли в голову «Записки не сумашедшего». Как живо я их пережил — что будет? Г-жа Бер прислала свой перевод — прекрасный, — читал.