Дневник. 1873–1882. Том 2 - [26]

Что касается князя Горчакова, то совещание нынешнего дня окончательно показало, что он человек отживший. Он говорил мало, и всякий раз, когда пробовал что-нибудь сказать, выходило как-то невпопад. Он уже не в состоянии схватывать мысли; не может вникать в сущность дела; голова его перестала работать. Как же будет он разыгрывать на конгрессе роль первого представителя России? Граф Шувалов не скрывает своей досады на поездку канцлера в Берлин и не без основания опасается, что неуместные его выходки могут весьма повредить ходу дела.

Во всё время совещания ни Убри, ни Гирс, ни граф Адлерберг, ни великие князья не открывали ртов.

В совещании между прочим решено, чтобы при уполномоченных на конгрессе находились несколько лиц для доставления им нужных справок и сведений относительно мало знакомых местностей и обстоятельств: собственно по дипломатической части – Нелидов (взамен Кумани, который был нарочно выписан из Парижа, но оказался мало подготовленным), а по военной – генералы Анучин (состоявший всё время при покойном князе Черкасском в Болгарии), Бобриков (много ездивший по Турции, а в последнее время состоявший при сербских войсках) и полковник Боголюбов (долго находившийся в Черногории, а в последнее время ездивший с поручениями в Вену и Лондон). Выбор этих личностей предохранит конгресс от невольных ошибок и недоразумений. С Бобриковым и Боголюбовым я успел сегодня же переговорить; но Анучин, недавно только возвратившийся из Турции, уже уехал вчера из Петербурга к своему месту в Радом (куда он назначен на должность губернатора). Ему послана телеграмма.

28 мая. Воскресенье. Утром был, по обыкновению, в Царском Селе. После обедни и завтрака государь позвал к себе в кабинет графа Шувалова, Гирса и меня, и тут окончательно были выяснены некоторые вопросы, оставшиеся нетронутыми во вчерашнем совещании. На обратном пути из Царского в Петербург ехал я вдвоем с графом Шуваловым, и тут еще раз мы с ним обменялись мыслями относительно федеративной организации Турецкой империи, а также по вопросу о будущем разграничении владений на Балканском полуострове.

Сегодня же был вызван в Царское Село статс-секретарь Набоков по случаю назначения его на место графа Палена министром юстиции. Пост этот – нелегкий при настоящих обстоятельствах, и мне кажется, что Набоков едва ли будет в состоянии справиться с выпавшей на его долю задачей: отстоять либеральные начала нового нашего судоустройства и в то же время удовлетворить требования полицейского произвола.

Болезнь императрицы со вчерашнего дня возбуждает тревожные опасения. Плеврит усилился и превратился в сильное воспаление легких. Доктор Боткин не ручается за исход этой болезни, особенно в виду непомерной слабости больной.

29 мая. Понедельник. Хотя и сегодня я ездил в Царское, однако же на этот раз напрасно: государь меня не потребовал к себе и, по-видимому, со вчерашнего дня в политике не произошло ничего нового. Сегодня утром князь Горчаков уехал в Берлин с бароном Жомини и бароном Фредериксом. Оба посла – граф Шувалов и Убри – уехали еще вчера.

В Царском Селе все озабочены болезнью императрицы: состояние ее не хуже вчерашнего, но общая слабость продолжается.

31 мая. Среда. Вчера утром был я, по обыкновению, в Царском Селе; после своего доклада присутствовал при докладе Гирса. Ничего важного или нового в политике нет.

Сегодня не ездил в Царское Село; в первый раз со времени переезда туда царской фамилии остался в Петербурге по случаю 50-летнего юбилея товарища моего, члена Военного совета Сергея Ивановича Волкова. Юбилей не помешал обычному заседанию Военного совета; но по окончании его весь совет переселился в ресторан Бореля, где давали обед в честь юбиляра.

Вчера были сведения о некотором улучшении в состоянии здоровья императрицы. Сегодня приехала в Царское из Кобурга великая княгиня Мария Александровна, принцесса Эдинбургская.

2 июня. Пятница. Здоровье императрицы продолжает поправляться; по крайней мере считают ее уже вне опасности. Вчера я нашел государя более прежнего в спокойном расположении духа. Сегодня получена телеграмма о происходившем вчера первом заседании Берлинского конгресса. Биконсфильд не мог воздержаться от неприятных объяснений насчет пребывания нашей армии под Константинополем; этой выходкой открылись совещания. Наш канцлер пустил, по своему обыкновению, букет риторический, ограничившись общими фразами; граф Шувалов вошел в некоторые подробности; но князь Бисмарк совсем устранил вопрос об удалении нашей армии и английского флота от Константинополя, объявив, что вопрос этот не подлежит конгрессу. Следующее заседание отложено до понедельника, и положено приступить к делу, начав с вопроса болгарского. Таким образом, несколько дней пройдет еще, прежде чем обрисуется настроение конгресса…

6 июня. Вторник. Сегодня получены с курьером из Берлина письменные донесения князя Горчакова и графа Шувалова как о первом заседании конгресса, так и о последующих особых совещаниях графа Шувалова с Биконсфильдом, маркизом Солсбери и графом Андраши. Донесения эти произвели на государя тяжелое впечатление. Английский первый министр заметно переменил тон со времени бывших в Лондоне соглашений с графом Шуваловым; он почти отступает от тех условий, которые были подписаны маркизом Солсбери и, чтобы сколько-нибудь оправдать такое нечестное поведение, берет предлогом невыгодное впечатление, которое будто бы произвело на английское общество напечатание в газетах самого акта, подписанного графом Шуваловым и маркизом Солсбери. Это нарушение тайны, о сохранении которой так заботились сами английские министры, Биконсфильд приписывает какому-то мнимому корреспонденту одной лондонской газеты из Петербурга (!). Эта очевидная выдумка служит только для прикрытия нескромности английского правительства.