Дневник. 1873–1882. Том 1 - [35]

18 мая. Суббота. Последние дни прошли преимущественно в хлопотах по случаю переезда на другую квартиру, во вновь выстроенный дом; переселились туда 16 мая, в четверг, но далеко еще не устроились на новоселье.

1 июня. Суббота. Опять большой пропуск в моем дневнике – ровно две недели. Бóльшая часть этого времени прошла в заботах домашних; с трудом удалось уладить разные недоразумения и выпроводить всю семью из Петербурга: две старшие дочери уехали на Кавказские минеральные воды вследствие внезапного решения врачей; прочие члены съедутся в Одессе, откуда отправятся в Крым и там встретят сына, который прибудет туда из Поти. Со вчерашнего вечера я остаюсь совершенно одиноким в новом обширном жилище.

30 июня. Воскресенье. Ровно месяц не заглядывал в свой дневник; во всё это время нечего было записывать. Кроме обычных своих служебных занятий, все остающиеся свободные часы проводил в своем кабинете за разборкой библиотеки; только сегодня окончил эту нелегкую работу и то еще не совсем. [Остались неразобранными три ящика с картами и картинами, принадлежавшими покойному дяде, графу Киселеву. Я воспользовался случаем (может быть, единственным), чтобы привести в порядок и прежнюю собственную библиотеку, для которой не было до сих пор каталога.]

Однако ж время это прошло не совсем без забот: из Крыма получал от жены весьма неутешительные известия о небрежной постройке дома в Симеизе; работы приостановлены, и хотя строительное общество обещает принять надлежащие меры, тем не менее нельзя уже и помышлять о том, чтобы дом был готов к назначенному сроку, то есть к осени текущего года.

Около 20-го числа возвратился в Петербург из командировки на Волгу и на Кавказ мой сын, так что с этого времени я уже не совсем один. Приезжала также сестра Мордвинова[43] на несколько дней. Сегодня уже кончилось мое вакантное время: вечером ездил в Царское Село встретить государя на станции железной дороги. С его величеством приехал австрийский эрцгерцог Альбрехт, носящий звание фельдмаршала австрийской и русской армий и пользующийся в Австрии репутацией человека военного. Он пробудет здесь, как говорят, до конца лагерного сбора под Красным Селом.

Государь, которого я видел только одно мгновение, имел вид здоровый; проходя мимо меня, подал мне руку и сказал, что был очень доволен войсками в Варшаве. Тут узнали мы самые свежие новости: генерал Коцебу получил графский титул, граф Петр Шувалов назначается послом в Лондон, на его место – Потапов, на место последнего в Вильну – Альбединский.

Перемещениям этим, о которых говорили уже в городе, можно только порадоваться. Потапов, при всех своих недостатках, будет, разумеется, несравненно менее зловредным, чем граф Петр Шувалов, уже по самому ничтожеству своему. Вся эта [зловредная] шайка, которой вожаком был Шувалов, распадется. Едва верится такому счастливому перевороту в нашей внутренней политике.

8 июля. Понедельник. Всю протекшую неделю провел я в беспрерывных переездах: вторник – доклад в Петергофе, откуда переехал прямо в Красное Село; вечером – объезд лагеря и парадная заря; среда – большой парад на военном поле; четверг – доклад в Царском Селе, потом заседание Особого присутствия Государственного совета по воинской повинности в Петербурге, в Мраморном дворце; пятница – Военный совет; суббота – весь день в Царском Селе, обед со всеми приехавшими пруссаками; наконец, воскресенье – в Красном Селе, церковный парад и лагерный развод. Сколько убито времени!

При первом же докладе государь объявил мне о предположенных перемещениях графа Шувалова, Потапова и Альбединского; объявление об этих назначениях в приказе отложено на 22 июля. Кроме того, решено еще увольнение графа Бобринского (Алексея Павловича) от должности министра путей сообщения и назначение на его место адмирала Посьета. В городе только и разговоров об этих новостях; все недоумевают, как объяснить назначение графа Шувалова: одни видят в этом хитрый расчет с его стороны, шаг в министры иностранных дел; в подтверждение такого толкования приводят факт, что жена графа Шувалова не едет с ним, а ищет новую квартиру в Петербурге.

Другие думают, что назначение в Лондон – это почетное удаление, опала, что государь уже тяготится опекой графа Шувалова, его нахальством, его интригами. Некоторые же приписывают удаление графа тому, что он открыто отзывался о государе крайне непочтительно и неприлично, о чем дошло до сведения его величества через дам. По мнению Трепова, государь решился избавиться от слишком уже усилившегося влияния временщика и, как будто сбросив камень с плеч, заметно сделался веселее и спокойнее. Трепов думает, что не удержатся и некоторые другие из министров, посаженные Шуваловым, из числа их граф Бобринский уже уволен, дойдет очередь и до графа Толстого.

В последние дни мне случалось несколько раз быть наедине с графом Шуваловым, в вагоне; он с насмешкой говорил о назначении Посьета министром путей сообщения;

рассказывал иронически, будто государь, объявляя графу Бобринскому об увольнении, мотивировал необходимостью назначения на его место моряка, дабы заняться преимущественно водными путями сообщения. Такой предлог, конечно, довольно странен, действительная причина удаления графа Бобринского, по словам того же Шувалова, заключается в разрыве его с Рейтерном, который будто бы заявил, что одному из них двоих надобно удалиться, так как железнодорожное дело не может идти успешно при постоянном разладе между двумя министрами.