Дневник. 1873–1882. Том 1 - [29]
Председатель по-прежнему вел дело умно и логично; решено во всем согласно с моим личным мнением. Говорю «личным», потому что в этом деле я расходился во мнении и со своими соратниками, то есть с комиссией, предварительно обсуждавшей вопрос под председательством графа Гейдена, который со свойственным ему благодушием поддался назойливому представителю Министерства народного просвещения Георгиевскому. Мне пришлось собственноручно редактировать представление в Особое присутствие. Граф Толстой мог сегодня вывести из терпения и самого флегматического противника.
26 февраля. Вторник. После доклада ездил в Аничков дворец поздравить наследника, а затем сидел в Комитете министров, где окончательно решен вопрос по так называемому делу о сельском хозяйстве. Конец был миролюбивее, чем можно было ожидать; гора родила мышь: наши государственные мужи, испугавшие было председателя воображаемыми замыслами, наконец сформулировали письменно свое предложение. И тут только оказалось, что не стоило так горячиться и терять так много времени на бесплодные препирательства. Великий князь Константин Николаевич, по-видимому, предваренный об этом результате, вовсе и не приехал в заседание Комитета. Говорят, однако же, что дело это не кончено и будет еще обсуждаться в Совете министров.
4 марта. Понедельник. Утром, во время обычного моего приема в канцелярии Военного министерства, принимал я бухарское посольство по случаю отъезда его восвояси.
В Государственном совете состоялось продолжительное и интересное заседание: обсуждался новый проект об узаконении браков у раскольников и признании детей их законнорожденными. Дело это весьма важно; Победоносцев [опять] выступил со своим семинарским витийством, конечно, в смысле ретроградном; напротив, граф Шувалов проводил мысли либеральные! Спорили до шести часов и не кончили ничем; продолжение будет в следующий понедельник.
Обедал в Зимнем дворце (Кауфман, Головачев, Троцкий, князь Эмиль Витгенштейн).
5 марта. Вторник. Перед началом моего доклада в присутствии обоих великих князей государь решился наконец высказать прямо свое неудовольствие на то, что из предположенных в прошлогодних совещаниях разных мер по переформированию и усилению войск до сих пор не приводится в исполнение ничего, кроме только упразднения резервных батальонов и учреждения бригадных управлений. То же самое было высказано его величеством несколько дней назад графу Гейдену при представлении его по случаю отъезда в отпуск. Я должен был напомнить государю прежние доклады мои, по которым последовали высочайшие одобрения и разрешения; необходимо было повторить многое, что уже высказывалось не раз: что прежде желаемого формирования новых частей войск необходимо заготовить потребные для них вещевые запасы; что Военное министерство в своих хозяйственных распоряжениях не может выходить из пределов, ограниченных установленным ныне нормальным бюджетом, и т. д., и т. д. Убедился ли государь моими объяснениями – осталось мне неизвестным.
Большой и скучный обед у австрийского посла барона Лангенау.
8 марта. Пятница. Совещание у великого князя Константина Николаевича по вопросу о гидротехнических работах в устьях Волги.
Вечером был на публичном чтении капитана Генерального штаба Пржевальского (в Соляном городке) о его путешествии в Монголию и Тибет. В публике петербургской заметно развивается потребность в умственной пище; ежедневно на нескольких лекциях толпятся слушатели. Женщины особенно стремятся в эти собрания с истинной жаждой знаний. Пржевальский более всякого другого может привлечь слушателей и еще более слушательниц: во всей его фигуре, во всяком слова видна натура энергичная. После лекции я пригласил его к нам на чашку чая, чтобы познакомить с моею семьей.
9 марта. Суббота. Сегодня при докладе моем не присутствовали великие князья. Не знаю, этому случайному обстоятельству или же другой причине можно приписать заметное изменение в тоне государя: он говорил с прежней своей мягкостью и добродушием, несмотря на то, что с самого начала доклада завел я речь о Медико-хирургической академии. Я воспользовался удобным случаем, чтобы высказать откровенно государю всю суть дела, не скрывая закулисной грязи, из-за которой выходят все толки и сплетни, распространенные в последнее время в публике.
Государь выслушивал со вниманием, и не замечалось, чтобы в мыслях его вопрос о передаче Академии в Министерство народного просвещения был предрешен. Между прочим он сказал, что сами профессора имеют по этому вопросу мнения различные. Например, Красовский выступает против передачи, а Боткин – в пользу этой меры. Таким образом, подтверждается то, что поклонники Боткина считают выдумкой и клеветой; выходит, что он, несмотря на дружественное свое отношение ко мне и ко всей моей семье, действительно поддерживает замыслы графа Толстого и Тимашева.
Как ни прискорбно было для меня убедиться в этом, однако же чтобы не подавать повода с моей стороны к нарушению этих давнишних отношений, я поехал к Боткину под предлогом осведомиться о его болезни; но оказалось, что он уже поправился и выехал. Опять не удалось мне откровенно объясниться с ним.
