Дневник, 1863 г. - [2]
О жемчуге — билет.
О Пирогове — платить.
1863. 15 Января. Москва. Новый дневник: а нового ничего нет. Я всё тот же. Так же недоволен часто собой и так же твердо верю в себя и жду от себя... Еще бы я не был счастлив! Все условия счастия совпали для меня. Одного часто мне недостает (всё это время) — сознания, что я сделал всё, что должен был для того, чтобы вполне наслаждаться тем, что мне дано, и отдать другим, всему, своим трудом за то, что они мне дали.
Встал поздно, мы дружны. Последний раздор оставил маленькие следы (незаметные) или может быть — время. Каждый такой раздор, как ни ничтожен, есть надрез — любви. Минутное чувство увлечения, досады, самолюбия, гордости — пройдет, а хоть маленький надрез останется навсегда и в лучшем, что есть на свете, в любви. Я это буду знать и беречь наше счастье, и ты это знаешь. — Поправлял корректуры. Таня с Сашей увлекли к Тулинову. Там азартный и милый полячок. Дома вдруг зарычал на С[оню] за то, что она не ушла от меня. И стало стыдно и страшно. За обедом весело. Мама. Таня — прелесть наивности эгоизма и чутья. Как она отнимет у Л[юбови] А[лександровны] чай, или повалит ее. Люблю и не боюсь. С[оня] этак иногда бывает ко мне. Вздремнул, написал письма толково. В Кремле с Ильиным, воспоминания войны и молодости и силы. Полководец — римский нос, сухой, и только успех дела и никаких других соображений. У С[они] с Т[аней] и С[ашей] свой разговор о будущем, дружбы и любви, Ясенков и Ясной, и нежности. Т[аня] раскисла. С[аша] тронут. С[оня] говорит: мама переменилась, она смотрит физически другими на меня глазами — трогательно. И я не могу показать ей всю мою любовь, как в девках.
23 Января. Правду сказал мне кто-то, что я дурно делаю, пропуская время писать. Давно я не помню в себе такого сильного желания и спокойно-самоуверенного желания писать. Сюжетов нет, т. е. никакой не просится особо, но, заблужденье или нет, кажется, что всякой сумел бы сделать. Тип профессора западника, взявшего себе усидчивой работой в молодости диплом на умственную праздность и глупость, с разных сторон приходит мне; в противоположность человеку, до зрелости удержавш[ему] в себе смелость мысли и нераздельность мысли, чувства и дела. Еще положение: любви мужа, строгой к себе, всё поглощающей, сделавшейся делом всей жизни, в столкновении с увлечением вальса, блеска, тщеславия и поэзии минуты. Пол[инька] Сакс и пожалуй нынешняя драма: Грех да беда. Я никогда не испытывал более сильного и ни одной фальшивой нотой не нарушенного впечатления. Поправлял Казаков — страшно слабо. Верно, публика поэтому будет довольна. Была лихорадка, всё праздность и всё тягощусь ею. С ж[еною] самые лучшие отношения. Приливы и отливы не удивляют и не пугают меня. Изредка и нынче всё страх, что она молода и многого не понимает и не любит во мне, и что много в себе она задушает для меня, и все эти жертвы инстинктивно заносит мне на счет. Нынче день деятельности, был у тетиньки и Горчак[овых] (Эл[ен] славная), у Фета (и он с женой). Главная перемена во мне за это время, что я начинаю любить слегка людей. Прежде всё или ничего, а теперь настоящее место любви занято, и отношения проще. В театре знакомые. Мне радостно, она всем нравится.
25 Января. Утро.
Вчера была ссора будто бы из-за большой комнаты, в сущности, оттого, что мы переж..., и оттого, что мы оба праздны. Прежде я думал и теперь, женатый, еще больше убеждаюсь, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа — драма чувства, а рассуждение, мысль, не только не руководит чувством и делом, а подделывается под чувство. Даже обстоятельства не руководят чувствами, а чувство руководит обстоятельствами, т. е. дает выбор из тысячи фактов...
8 Февраля. [Ясная Поляна.] Мы в Ясной. Исленьев и Сер[ежа] помешали, а все-таки мне так хорошо, так хорошо, я так ее люблю. Хозяйство и дела журнала хороши. Студенты только тяготят неестественностью отношений и невольной завистью, в которой я их не упрекаю. Как мне всё ясно теперь. Это было увлеченье молодости — фарсерство почти, которое я не могу продолжать, выросши большой. Всё она. Она не знает и не поймет, как она преобразовывает меня, без сравненья больше, чем я ее. Только не сознательно. Сознательно и я и она бессильны. Дорогой мне пришло в голову, что открытие законов в науке есть только открытие нового способа воззрения, при котором то, что прежде было неправильным, кажется правильным и последовательным, вследствие которого (нового воззрения) другие стороны становятся темнее. Мне понятно, что железо холодно, шуба тепла, солнце всходит, заходит, тело умрет, душа бессмертна. С новой же точки зрения я должен забыть про шубы и железо и не понимать, что такое шуба и железо, а видеть атомы, отталкивающие и притягивающие, так расположенные, что они делаются хорошими и дурными проводниками чего-то такого, называемого тепло, или забыть, что солнце все-таки всходит и заходит, и заря, и облака, и вообразить себе, что земля ходит и я с нею. (Многое я объясню на известном пути таким воззрением, но воззрение это не истина, оно односторонне.) В химии еще более. Или я забудь, что во мне душа и тело, а помни, что во мне тело с нервами. Для медицины — успех, для психологии
