Днепровский вал - [86]

Русских Андерс ненавидел. Но в то же время считал Георгиевский крест, полученный «за храбрость» в ту Великую Войну, одним из самых высоких подтверждений воинской доблести. И хорошо представлял, что будет, если это воинство встретится в бою с русскими. Об этом не хотелось и думать, если учесть, что сейчас творится на Остфронте — а ведь дойчи, промаршировав по Парижу, в этот раз сделали то, что не удалось им в ту войну! И если Лис Роммель двинется в Иран, где стоят русские — одна надежда, что прежде удастся сбежать, и лучше к англичанам.

Но для этого надо оправдать доверие новых пока что хозяев. Благо что объект для уничтожения — всего лишь какие-то еврейские колонисты. Ну, им не привыкать — умрете ради того, чтобы мне выбраться отсюда! Иншалла!

Все в руках Аллаха. И оттого усилия хоть как-то обучить этих человекообразных разбивались — даже не о лень — о невероятный фатализм. Если Он все равно сделает так, что ты будешь жив или умрешь, зачем изнурять себя обучением, бегая по жаре или копая окопы? Раз так, надо лишь ловить медовые капли удовольствия, что посылает Он тебе, и не думать ни о чем ином. И переломить это было невозможно. Полсотни самых свирепых немецких фельдфебелей с плетьми и правом расстрела на месте — тогда, может, и был бы результат — лет через пять, считая, что даже европейского новобранца до уровня хорошего пехотного солдата надо готовить год. В конце концов, какое ему, Андерсу, дело до этих скотов, сколько их выживет после первого же боя? А хоть все сдохнут — Насер-Высер наловит в Каире еще.

Все в руках Аллаха. Господи, если бы я знал! Что, в отличие от христианской веры, где в наш просвещенный век достаточно лишь символически считать себя верящим и даже посты соблюдать не обязательно, в этом чертовом исламе все гораздо строже, регламентировано до мелочи, и нарушить — это богохульство со всеми последствиями! Пять раз в день молиться — это ладно, но что по их учению пророк Магомед предписал, как правоверному мусульманину ходить в сортир?! Оказывается, сначала надлежит определить направление на Мекку — сесть к ней задом значит оскорбить Аллаха, но сесть лицом, как на молитве, значит тоже показать неуважение. Остается только боком, левым или правым — хорошо хоть это не уточняется! И еще множество тому подобного; нарушишь — и ты «кафир», неверный. Хорошо хоть камнями не побьют, но просто выгонят из Легиона опять ногами мины обезвреживать! А это грех самоубийства, так что потерпим пока, Бог христианский милостив, простит — как только вернусь домой, покаюсь. И, клянусь, не будет у Аллаха большего врага, чем я! Но для этого надо вернуться…

Деревня, хорошие дома, сады среди холмов, поле рядом. Называется… А какая разница, как на карте написано, все равно через пару часов ее тут не будет, хе-хе! Место тут подлинно райское, вот только желающих жить в этом раю еще больше, а оттого конкуренция. Пока евреи веками жили здесь, промышляя торговлей и ростовщичеством, это считалось терпимым, но когда они стали приезжать из Европы, пусть пока и в малом количестве, покупать землю и сами работать на ней, это сразу вызвало жгучую ненависть арабского большинства.[22] Еще в тридцатые здесь были кровавые столкновения арабских банд и отрядов еврейской самообороны, сейчас же с обеих сторон бушевал огонь ненависти. Земли на всех не хватит — кто-то должен уйти! Арабы не читали «Майн Кампф» и не разбирались в идеях национал-социализма. Но Гитлер был против евреев, и этого им было достаточно.

Сначала был приказ окружить деревню со всех сторон, чтобы никто не убежал. Хотя бежать было некуда, здесь не было русских лесов, зато крайне враждебное арабское население — поймают, убьют. Но убежавшие могли унести имущество, которое легионеры уже считали своими трофеями — этого нельзя было допустить. Потому Третья рота — Андерс вспомнил ее командира: Лавитский, тоже из наших, поляков — оказавшаяся на дороге, переходящей в улицу, уже входила в деревню, когда остальные роты еще ползли через поля. И легионеры с завистью смотрели на своих удачливых собратьев — им достанутся все сливки, в смысле трофеев. Сейчас эти обезьяны наплюют на строй и на приказ и рванут напрямик в деревню — не отстать в грабеже!

И тут от домов ударил шквал огня. Видно было, как мечутся и падают легионеры посреди улицы. По ним стреляли со всех сторон — «стэны» и как минимум два пулемета. И еще пулеметы прошлись косой по полю — и арабы, не дожидаясь команды, бросились наутек, вместо того чтобы залечь, развернуться в боевой порядок, открыть ответный огонь и перейти в атаку. Оказывается, война не только грабеж, здесь еще и убивают — мы так не договаривались, Аллах нас возьми!

Из третьей роты не уцелел никто, в остальных потери оказались на уровне десяти процентов — по два десятка из двухсот. Арабы укрылись за холмом; что делать дальше, было неизвестно. Во всяком случае, у Андерса не было ни малейшего желания с саблей наголо вести этих баранов в атаку. Да и не добегут они — ишаку понятно, что при первых же выстрелах бросятся назад. Солнце медленно ползло по небу, шло время.

Подъехала машина, раздался визгливый голос. Если сам Высер, как подобает главе, предпочитал руководить из тыла, то его заместитель Анвар Садат любил поиграть в «боевого командира», мотаясь по передовым частям. С ним командир батальона и оба оставшихся ротных, один араб, второй поляк, капитан Рудковский. Понять, о чем эта обезьяна визжит по-своему, нельзя, но смысл и так ясен: отчего деревню не взяли. Батальонного плетью по роже — замахивается и на меня? Шляхтича будет бить орангутанг?! Но головорезы из личной охраны рядом. На кого хозяин укажет, с живого кожу сдерут, или на кол… Слухи ходили, может, лишь слухи? Рука к кобуре… Нет, нельзя! Надо сохранить себя, ради будущей Польши! Нет, все же не решился. Рудковский тоже дернулся, орангутанг заметил. Говорит теперь по-английски — чтоб деревня была взята. Ведите своих людей в атаку, а я посмотрю.