Днепровцы - [30]

Так бывало не раз — столкнутся наши разведчики с бандитами, и начинается пытливый разговор:

— Кто такие?

— А вы кто такие?

По одежде не различишь: и те и другие мужики.

3

Двигаясь в первом эшелоне дивизии, полк перебрался по гребню ветхой плотины на северный берег Буга и опять, окутавшись облаком хрустевшей на зубах пыли, устремился дальше по заданному маршруту. От наседавшего сзади противника дивизия оторвалась. Теперь надо было, раскидывая и уничтожая бродившие на нашем пути мелкие банды, опередить деникинцев и петлюровцев, рвавшихся тоже на Киев — наперерез нам — одни с востока, другие с запада.

Для ускорения марша пришлось всю пехоту посадить на подводы, а это потребовало мобилизации крестьянского тягла и частой смены полковых лошадей.

Обычно ездовые просили селян указать кулаков, у которых хорошие кони, но случалось, что они меняли своих уставших или раненых лошадей и у небогатых мужиков. Подымался шум:

— Грабители!

Не обходилось без шума и при мобилизации подвод. Мужики орали:

— Нас махновцы и всякие банды совсем загоняли, хлеб в поле неубранный стоит, а тут еще и вы!

Бойцы объясняли:

— Поймите же, с нами едут подводы из-под Николаева. Нельзя не отпустить их.

Если объяснения не действовали, шли на крайнюю меру: сами запрягали коней и выезжали со двора. Тогда хозяин поневоле тоже садился на подводу, а хозяйка, провожая его, голосила, как по покойнику.

Сердце болело от таких сцен, но избежать их было невозможно. Между собой в походе мы часто вели грустные разговоры о том, что вот уже август кончается, а в поле много еще неубранного хлеба и все потому, что коней загоняли, покалечили, поубивали. Если война затянется, мужики вовсе останутся без лошадей, пахать не на чем будет, и какой тогда толк от того, что поделили помещичью землю.

Запоздалая уборка хлебов наводила бойцов на размышления о своих родных краях: неужели там тоже так?

Увидев в поле коров, запряженных в лобогрейку, кто-то подумал вслух:

— Не может того быть, чтобы и у нас так же вот коров запрягали!

А другой — в ответ ему:

— Напрасно надеешься, что в наших селах лошадей больше сохранилось. Белые, будь уверен, всех забрали. Им ведь казаков не на кол сажать, да и для обозов тоже кони нужны. Антанта им лошадей не даст — она сама английские орудия на мулах таскает.

Много велось таких разговоров и на марше, и на привалах в степи, у костров. Придя как-то в санчасть навестить своего друга Алексея Гончарова, заговорил о том же и Феодосий Харченко:

— Как после войны будем крестьянское хозяйство подымать, если за войну всех лошадей изничтожим?

Вокруг двуколки, на которой лежал Алексей Гончаров, на привалах часто собирался народ. Какие только тут вопросы не возникали, и все больше о будущем. Томясь от бездействия, Алексей неустанно думал о нем. Даже когда он стонал от боли, его затуманенные глаза смотрели куда-то ввысь, точно он видел там, в небе, то, о чем думал. Порой боль становилась невмоготу, и тогда он звал лекарей. Они не знали, чем ему помочь, и он, нервничая, говорил им:

— Ну что вы стоите? Помогите, прошу вас. Мне думать надо, а я не могу — голова сильно болит.

Наши полковые лекари — все они были деревенскими фельдшерами — страдали от своей беспомощности, а он не спускал с них острого, пронизывающего взгляда. Брови у него были насуплены — тугая повязка на лбу прижимала их книзу, отчего Алексей выглядел не по возрасту пожилым и суровым.

Но, когда вокруг него собирались земляки и друзья и речь заходила о будущем, он забывал о боли, взгляд его становился светлым и добрым.

— Ты, Феодосий Степанович, о лошадях не беспокойся, — заговорил Гончаров, отвечая на недоуменный вопрос нашего уважаемого комбата. — Разобьем врагов, и все пойдет по-другому, не так, как было до сих пор. Тяжелый труд людей заменят машины, и в плуги вместо коней будем запрягать машины. Уже выдуманы такие. Командир наш видел их в Америке на выставке. Поговори с ним — он тебе расскажет… Вот я и думаю…

— И не думай об этом, Алексей. То в Америке! На выставке! Прокофий мени усе это уже рассказувал. А я ему на то оказал, что мужик в жизнь не променяет коня на машину. Несбыточная это фантазия. Машины нужны — это правильно, я не возражаю, но тольки кони тоже нужны, без лошадей в крестьянстве невозможно. Пустая это балачка.

— О лошадях спору не может быть. Нельзя их изничтожать, нужные в хозяйстве животные, — поддержал Феодосия Харченко старик Савенков и тут же свернул на свое: — А буржуев надо изничтожить всех до одного, иначе опять голову подымут.

— Попробуем заставить их работать на себя, — заметил, вступая в разговор, Гавриил Соценко. — Мы же теперь хозяева государства. На самые тяжелые работы буржуев пошлем. Пусть таскают кирпич и бревна на рештовку, чтобы нам больше не надрываться.

— Будут они тебе таскать тяжести! Это же тунеядцы, люди бесполезные для тяжелого труда.

— Эх вы, старики! — снова заговорил Алексей Гончаров. — Слушаю я вас и думаю: по ужасам эксплуатации вы большие знатоки и природу тунеядцев хорошо знаете, а в коммунизме пока мало что смыслите. Будьте спокойны — никаких тяжестей при коммунизме никому таскать не придется. Как у нас во флоте на боевых кораблях грузят уголь, снаряды и другие тяжести? Подъемные краны для этого существуют. Люди только подвязывают. Так скоро всюду будет, лишь бы власть была в руках трудового народа, а не у буржуев. Буржуям незачем расходоваться для облегчения труда — не они же таскают груз, а грузчики. А когда хозяином станет народ, он сделает все для облегчения своего труда, ничего не пожалеет. Так что не волнуйтесь, товарищи грузчики и каменщики, — не придется никому надрываться, и на местах работы, как сейчас на боевых кораблях, будут поставлены разные подъемные машины, которые подадут любой груз на любую высоту.