Днепровцы - [21]

Это был наш веселый и неутомимый искатель счастья Митя Целинко, с которым мы простились в Севастопольском порту.

— Прошу вас, хлопцы, возьмите своего земляка! — взмолился Митя, обращаясь уже к тем, кто знал его.

— Ручаетесь? — обернулся в нашу сторону и Прокофий Иванович.

— Ручаемся.

— Ладно, — согласился командир. — Садись, да будем отчаливать. Винтовку сам достанешь себе в Алешках.

И катер двинулся знакомой уже дорогой — к Перебойне. На этом острове он стоял у причала минут двадцать, и все это время Прокофий Иванович расхаживал по берегу, разговаривал с начальником заставы Гришей Мандусом, часто к чему-то прислушивался, поглядывая в сторону плавней.

Мы ждали командира на палубе. Команда катера тоже не сходила на берег. Где-то далеко раздался орудийный выстрел. Раскат его прошел по плавням. После небольшой паузы прокатился второй выстрел, еще и еще.

Прокофий Иванович быстро взбежал по трапу и приказал немедля идти на Алешки.

Минут через сорок из-за поворота показались Алешки со своими монастырями и многоглавой церковью. Не только в бинокль, но и простым глазом видно было оживление на пристани. Но кто там, наши или белые, — не разберешь.

Артиллерийская стрельба затихла. Только где-то в отдалении щелкали ружейные выстрелы.

Командир полка приказал держать курс прямо к пристани. Мы взяли ружья на изготовку. Прокофий Иванович вопросительно взглянул на нас.

— Чего это вы — на пристани ж наши!

3

Десантники потом рассказывали: чем выше подымались лодки вверх по речке, извилисто тянувшейся в густых зарослях камыша и ивняка, тем более досаждали им комары и гнус.

— Ох и стервы! Хоть в воду кидайся. Эта гнусь свой ядовитый нос даже сквозь портки совала. Хорошо, у кого шкура толстая, а ежели тонкая, так та дрянь до костей своим длинным жалом просверлит.

Когда рассвело, лодки вышли в лиман и выслали на берег разведку. Через несколько минут разведчики привели пленных — заставу белых они сняли без единого звука. Рассвет подгонял: до восхода солнца нужно было захватить у белых орудия и открыть огонь — условный сигнал, в ожидании которого в штабе никто не находил себе места.

Один батальон — Киселева — сразу направился в город, а другой — Владченко — топтался на берегу, ожидая своего вдруг исчезнувшего куда-то командира: нырнул в кусты и пропал. Больше мы его не видели — сбежал, трус. Говорили, что он еще в лодке жаловался на боль в животе.

Подождав немного исчезнувшего комбата, командиры рот Луппа и Подвойский стали решать, кому из них заступать на его место. Поспорили и решили: быть комбатом Луппе. Под его командой батальон двинулся к монастырю Потом разделились: Луппа с одной ротой пошел на батарею, стоявшую в кустах возле монастырской ограды, а рота Подвойского устремилась в самый монастырь и стала вытаскивать из келий монахинь, деникинских офицеров в одном нижнем белье.

Набожный пожилой боец Крамаренко не выдержал: закатил одной монашке оплеуху за блуд. У нее из постели бойцы вытащили пьяного командира деникинской батареи.

А тем временем Луппа захватил батарею — два шестидюймовых орудия русского образца и два английских в четыре с половиной дюйма калибром, с большим запасом снарядов. Наши артиллеристы под командой Гирского сейчас же развернули их в сторону брода, где с каждой минутой усиливалась ружейная стрельба. Это батальон Киселева завязал бой с белыми, отходившими вдоль шоссе. Ушел туда и Луппа, а за ним вскоре и Подвойский.

Крамаренко шел в цепи роты, как слепой, с невидящими глазами. Он был в шоке — не мог забыть, как захваченный им у монашки капитан умолял о пощаде ради жены и ребенка и сулил ему за это отдать все, что у него есть.

— Какой мерзавец! — возмущался Крамаренко. — Хотел меня купить. Было время, когда я продавал себя кулакам, но тогда другого выхода не было. А теперь выход мы нашли и ведем борьбу за свое будущее. Я не продаюсь больше!

4

Когда мы сошли с командирского катера на пристань, Алешки уже полностью были в руках десантников. На берегу стояло несколько подвод с ранеными и трофейным оружием. На одной из подвод лежал без сознания с окровавленной головой командир хорловской роты Алексей Гончаров. Вскоре подбежали Луппа и Подвойский, стали возбужденно докладывать командиру обстановку. Видно было, что они очень довольны ходом боя, но Таран, выслушав их, сказал:

— Все зависит от того, как кончим. Если кончим хорошо, значит, действовали правильно.

Прискакал на лошади связной и из батальона Киселева. Доложил, что батальон преследует белых, отступающих по шоссе. Командир велел ему лететь обратно и передать Киселеву, чтобы прекратил преследование, а трофеи, раненых и пленных немедленно отправлял на пристань.

Подъехала еще одна подвода — бойцы везли труп своего убитого товарища. Увидев командира, они обратились к нему с просьбой разрешить им отвезти тело в Херсон, чтобы похоронить там со всеми почестями.

— Хорошо, это я одобряю, — сказал Таран. — Кладите его на пристани и с первым транспортом везите в Херсон вместе с ранеными. Да заодно присмотрите и за Гончаровым, чтобы жив был. Отвечаете мне за него.

Затем чуть ли не на галопе подкатил к пристани легковой извозчик. Из экипажа вылезли двое раненых и сопровождавший их боец. Провожатый поблагодарил извозчика: