Дмитрий Ульянов - [41]

По пути с вокзала дрожки остановил исправник Ионин. Он любезно представился Дмитрию Ильичу, справился о самочувствии, сказал, что в случае надобности он всегда к услугам господина Ульянова. Дмитрий Ильич догадался, что местный блюститель порядка давал понять, что в Российской империи, как ни велика она, каждый человек — под всевидящим оком.

Ионин козырнул и попрощался, но Аркадий Михайлович больше не вернулся к прерванной беседе. Много лет спустя он признается Дмитрию Ильичу, что тогда не на шутку испугался: не везет ли он переодетого жандарма? Время ведь было пасмурное, 1911 год.

Чтобы нарушить неловкое молчание, Дмитрий Ильич спросил коллегу, можно ли найти приличное, но недорогое жилье, семья у него небольшая — он да жена, а потом, может, приедут мать и сестры. Аркадий Михайлович помог Дмитрию Ильичу подыскать квартиру и маленькую дачу на берегу моря.

Из Феодосии Дмитрий Ильич разослал письма родным, товарищам по партии. Вскоре он сам получил весточку от Багликова. Тот просил, если представится возможность, наведаться в Симферополь: нужно посоветоваться по поводу очень важного дела. Значит, Багликов действовал. Но как быстро нужно ехать? Ведь сейчас вырваться в Симферополь не так-то просто. В уезде вспыхнула дизентерия. Очаг погасили. Да надолго ли? Жарко. Сухо. Воды не хватает. А без нее какая профилактика?

«ДАР БОГОВ»

В мае 1911 года Дмитрий Ильич обследовал санитарные условия рыбного завода в Сарайминской волости. Вышел на степной железнодорожной станции. До моря добирался пешком. А это более двенадцати верст. Еще издали увидел три серых деревянных сарая. В одном, как выяснилось, хранилась тара, в другом размещалась контора управляющего, в третьем была ночлежка: в два ряда стояли нары, кое-где перегороженные ситцевыми занавесками, около нар — ящики с утварью и продуктами, в углу — бочка с пресной водой, одна на всех обитателей барака.

Возле ночлежки играли дети. Их матери невдалеке солили рыбу. Все эти женщины попали сюда в поисках хоть какого-нибудь заработка. Платили им гроши.

Дмитрий Ильич подошел к работницам, поздоровался. Ответили вразнобой, не отрываясь от дела. Глаза спрятаны под косынками. Руки в рыбьей чешуе, воспаленные, разъеденные солью. Потихоньку разговорились. Рабочие объяснили, что рыбозавод пускают с начала путины, в марте. В октябре, когда с севера подуют штормовые ветры, завод закрывают. С рабочими производят расчет. Кто недоволен заработком и порядками, установленными управляющим, имеет право покинуть завод в любое время, но без расчета. Поэтому никто не жаловался — люди боялись потерять работу.

Дмитрий Ильич разыскал управляющего. Им оказался Карл Нейфельд, немец-колонист, полный, краснощекий, самоуверенный. Он следил за рыбаками, разгружавшими баркас. С тяжелыми корзинами на плечах рыбаки бреди по пояс в воде. Словно чувствуя на себе цепкий взгляд управляющего, старались держаться бодрей, не выдавали усталости. Они знали, что управляющий здесь и бог и судья.

Ульянов уже встречался с Карлом Нейфельдом в управе, куда того вызвали для объяснения по поводу массового отравления засольщиц. Тогда ничего от него не смогли добиться. Он твердил одно: дескать, сами виноваты, никто не принуждал их есть недоброкачественную рыбу.

А теперь новое происшествие. И снова на рыбозаводе. По поручению санитарно-исполнительной комиссии уезда Дмитрий Ильич выяснял обстоятельства, при которых вспыхнула эпидемия дизентерии.

Оправдываясь, Нейфельд говорил, что рабочие якобы сами не соблюдают правила гигиены, А то, что рабочий день длится на заводе пятнадцать часов, что людям негде и некогда вымыться, что всюду антисанитарная обстановка, — об этом управляющий предпочитал молчать.

14 июня 1911 года состоялось заседание земской управы. Заслушали доклад членов комиссии о результатах обследования маслобоен, рыбных заводов, железнодорожных станций, жилых помещений рабочих, благотворительных приютов для детей и ночлежек для безработных. Председательствовал Княжевич, крупный феодосийский помещик.

Накануне заседания он пригласил к себе председателя санитарно-исполнительной комиссии Чеглокова и предложил убрать из доклада места, как он выразился, компрометирующие уезд. Чеглоков, пытаясь отстоять суть доклада, ссылался на то, что если не сказать о причинах заболеваний, значит, нельзя наметить эффективные меры по борьбе с инфекционными болезнями, и прежде всего с дизентерией и холерой.

И тем не менее из доклада были удалены разделы, в которых шла речь о неудовлетворительных санитарных условиях. Остались в основном общие рассуждения о пользе санитарного дела, о значении личной гигиены, о популяризации медицинских знаний.

Доклад, как и следовало ожидать, никого не тронул. Члены земской управы, разомлевшие от жары, дремали и мечтали только о том, чтобы скорее все кончилось и можно было утолить жажду в погребке купца Белязева. Наконец слово было предоставлено земскому санитарному врачу. Ульянов энергично поднялся, одернул тужурку и сдержанно и как будто спокойно начал говорить о том, что статистика массовых заболеваний, которую удалось составить к данному заседанию, подтверждает мнение ряда врачей о недостаточной помощи местному населению со стороны земства. А земство, как известно, имеет кое-какие административные права. Вот их и надо использовать. На пути распространения массовых заболеваний нужно уже сейчас поставить надежный заслон. Это вполне в силах земской управы. И Дмитрий Ильич предлагает: