Дм. Богров и убийство Столыпина - [12]

Деление труда в партийных выступлениях не было свойственно ему практически.

Глубоко и умело разбираясь в теоретических вопросах, он ловко владел и оружием.

Ни его образование, ни его социальное положение не выдавали его, как «барского сынка», занимающегося революцией «от скуки».

В обыденной жизни всегда прост и обходителен, он был душой рабочей среды и ловко с ними уживался, как с «равными».

Правда, замкнутость его натуры требовала от него частенько «быть в себе самом», но зато минуты «вдохновения» — были очаровательны. За свою недолгую жизнь ему неоднократно приходилось участвовать в террористических выступлениях, где он не выказывал страха, а проявлял такую же глубину ума и тактики, как в обычной организаторской работе…

Замечательно то, что в числе неудовольствий по адресу Дмитрия — против тех черт его характера, в каких я и многие другие находили одно из лучших достоинств человека вообще и революционера в особенности — указывалась замкнутость его натуры, свидетельствующая о богатстве внутреннего мира, и конспиративность, говорящая об опытности и серьезном отношении к делу» (Из письма товарища Дм. Богрова, привлеченного по делу Г. Сандомирского и др. цит. по А. Мушину, «Дмитрий Богров и убийство Столыпина», Париж, 1914 г., стр. 89.).

Другой близкий товарищ Дм. Богрова по революционной работе, Герман Сандомирский, пишет следующее:

«Наиболее ярким периодом моего знакомства и совместной работы с Дмитрием Богровым я считаю последние 2–3 месяца 1907 г. Познакомился я с ним летом того же года, как с членом Киевской группы анархистов-коммунистов. Но в первый период наши отношения были довольно формальные. У Дмитрия Богрова тогда было больше связей среди киевских рабочих, чем у меня. Он был чисто местным работником и его знали, как деятельного организатора и пропагандиста. Если мне не изменяет память, его пропагандистская работа имела место, главным образом, среди отдельных кружков арсенальных рабочих, в более широких размерах — среди булочников, каретников, сахарников (Демиевка). Я же до того времени работал в других центрах и в Киеве был сравнительно новичком. Как работник, Богров мне всегда чрезвычайно нравился. В нем, конечно, легко было наблюдать черты, присущие революционной интеллигенции того времени, но в нем поражала его неутомимая энергия, которая так отличалась от дилетантизма обычного российского интеллигента.

В противоположность другим студентам, работавшим в революционном движении, Богров вовсе не считал себя «спецом» по пропаганде или по составлению листовок. Он не уклонялся никогда и от других видов революционной деятельности: принимал участие в подготовке боевых предприятий, экспроприации и т. д., не уклонялся и от мелкой, повседневной организационной работы. Никто и никогда от Богрова не мог услышать весьма распространенных в тогдашней недисциплинированной интеллигентной среде ответов вроде: «Эта работа мне не подходит… Я к ней не подготовлен… Я предпочитал бы, товарищи, что-нибудь другое» и т. д.» (Г. Сандомирский. «К вопросу о Дмитрии Богрове. Каторга и ссылка» 1928 г., № 2 стр. 15, 16.)

«Еще в 1907 г. у меня зародилась мысль о совершении террористического акта в форме убийства кого либо из высших представителей правительства, каковая мысль являлась прямым последствием моих анархических убеждений», говорит Дм. Богров в своих показаниях следователю по особо важн. делам В. И. Фененко от 2-го сентября 1911 г. В показаниях от 1 — то сентября 1911 г. жандарм, полк. Иванову, Дм. Богров заявляет: «решив еще задолго до наступления августовских торжеств совершить покушение на жизнь министра внутренних дел Столыпина, я искал способ осуществить это намерение».

«Вернувшись в Киев (из Мюнхена — курсив мой), я в декабре 1906 г. примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов… Примкнул я к группе анархистов вследствие того, что считал правильной их теорию и желал подробнее познакомиться с их деятельностью». (Показание Дм. Богрова след. В. И. Фененко от 2-го сентября 1911 г.)

Эти показания Дм. Богрова следственным властям совершенно совпадают со сведениями, сообщаемыми нам его товарищами по анархической группе. Г. Сандомирский сообщает о разногласиях, возникших на Киевской городской конференции группы анархистов-коммунистов, состоявшейся в конце 1907 г., в которой Дм. Богров принимал деятельное участие.

На этой конференции Дм. Богров «возбудил недовольство той части конференции, состоявшей из боевиков, которой было поручено в конспиративном порядке обсудить ряд замышлявшихся террористических актов, именно тем, что предлагал организовать ряд покушений против высших военных и полицейских чинов Киева.

Среди нас было много горячих апологетов антибуржуазного террора, которые возмущались речами Богрова и заявляли, что с такой программой террористической деятельности ему следовало бы обратиться не к анархистам, а к боевой организации социалистов-революционеров. Эти товарищи подчеркивали, что Богров не предложил ни одного акта против местной буржуазии. Именно им Богров горячо возражал, доказывая, что анархизм хотя и не имеет ничего общего с парламентаризмом, ни с демократией, но должен возглавлять собою и политическую борьбу с самодержавием» (Г. Сандомирский. «К вопросу о Дм. Богрове, Каторга и Ссылка», 1826 г. № 2, стр. 19.). Насколько я лично припоминаю, речь шла тогда о покушении на командующего войсками Киевского Военного Округа, на начальника Охранного Отделения, о взрыве Киевского Охранного Отделения и Киевского Жандармского Управления, об освобождении заключенных, об организации побегов и проч.